Андрей Анисимов - Завещание сына

– Ты чего затих, спишь? – спросила Люба и заглянула мужу в лицо.

– Задумался…

– Знаешь, Глеб, когда нас твои провожали, я на руки Степаниды Федотовны все смотрела. Добрые у нее руки, как корни яблони или вишни. Темные и добрые.

– Досталось маменьке. Хлеб деревенский тяжелый. Ты вот корову доить научилась, понимаешь теперь, как молочко достается. Но доить это так, ерунда. Накосить, насушить на всю скотину, натаскать зерно мешками… А вода из колодца? А дрова? И все руками…

– Темные и добрые, – повторила Люба, словно и не слышала мужа. – Я давно заметила, что руки у человека – второе лицо. По ним многое видно. Ты же сыщик, должен понимать…

– Я понимаю… – протянул Глеб и неожиданно добавил: – А баня была хороша!

– Ты это к чему? – Люба смутилась и покраснела.

– Да так, вспомнилось, – мечтательно протянул Глеб и обнял жену за плечи. – Теперь в Москве вдвоем поживем, как в первый год.

– Да я тебя в Москве и не вижу. Сутками в бюро пропадаешь…

– Может, и не будет больше бюро. Пойду работать, как все люди. В восемь уходить, в семь возвращаться.

– Не сможешь без своей работы. Ты у меня чумной.

Люба потрепала мужа по волосам и улеглась на нижнюю полку. Вагон мерно покачивало, и они не заметили, как уснули…

– Подъезжаем. – Проводница приоткрыла дверь и зажгла в купе свет. – Туалет закрою. Санитарная зона через полчаса. Просыпайтесь, голубки.

После лесной тишины Москва оглушала, путала шумной автомобильной каруселью. Глеб пер сквозь толпу огромный рюкзак, а Люба с трудом поспевала за ним с двумя корзинами.

– Машина нужна? – преградил путь усатый частник.

– Сколько?

– Это куда ехать.

– В Чертаново.

– Тыща.

– Спятил?

– Пятьсот.

– Триста.

– Сотенку набрось. Туда в пробках бензина больше нажжешь, – жалобно торговался усач.

– Хрен с тобой.

С трудом пробившись на проезжую часть к обшарпанному «жигуленку», Михеев скинул рюкзак и вздрогнул от перезвона своего мобильного.

– Глеб, вы где? – услышал он в трубке голос Аксенова.

– В частника грузимся. Мы на Ярославке.

– Я же за вами Диму выслал. «Фольксваген», в номере три семерки, – возмутился тесть. – Стойте и ждите.

– Поездка отменяется. Нас встречают, – огорчил Михеев усатого.

– Я из-за вас клиентов потерял, – проворчал тот и побежал назад к вокзалу.

– Что происходит, Глеб? – забеспокоилась Люба.

– Твой папочка за нами транспорт послал.

Он не успел договорить, как рядом с визгом притормозил микроавтобус. Из кабины выскочил коренастый крепыш.

– Ты Михеев? А рыжая – жена?

– Жена, жена, – отозвалась Люба, сгибаясь под тяжестью корзин. Голову она прикрыла платком, но рыжий локон из-под платка выбивался, и Дима его отметил.

– Все точно. Поехали.

– Как ты нас узнал? – спросил Глеб, с трудом проникая в чрево иномарки.

– Иван Вячеславович твой рост описал. Такую дылду за версту видно… Да и масть жены сходится.

Через заднюю дверь Дима в секунду забросил вещи, и вот они уже несутся по Садовому кольцу, вцепившись руками в спинки кресел.

– Ну ты и даешь! – восхищенно выдохнул Михеев, молотя макушкой по потолку салона.

– Нормально. Тебе, Глеб, в двенадцать часов надо быть на Чистых прудах. А сейчас половина десятого. Вам еще разгрузиться и перышки почистить. Так что времени в обрез, – со свистом обгоняя поток, сообщал Дима.

– Начинается… – вздохнула Люба.

– Что – начинается? – не понял Михеев.

– Москва начинается, вот что, – пояснила она и отвернулась к окну.

Дима умудрился подать микроавтобус задом почти в подъезд их чертановской башни.

– Тебя ждать? Или на свою сядешь? – поинтересовался водитель, подтаскивая корзины с дарами к лифту.

– На свою, – ответил Глеб, растирая затекшие коленки.

– А заведешься? У тебя тачка?

– «Жигуль». – И Михеев указал на присыпанный листьями автомобиль.

– Не заведешься, – убежденно предсказал Дима, быстро оглядев михеевский транспорт. – Шмотки поднимешь, спускайся. Вместе попробуем.

Но, к удивлению лихача Димы, «Жигули» Михеева с третьего раза завелись. Водитель Аксенова попрощался с Глебом за руку и укатил. Михеев запер машину и поднялся помочь жене разобраться с вещами.

– Сама разберусь, а ты садись есть. Ведь опять до ночи не появишься. – Люба на скорую руку соорудила из привезенных даров завтрак и посмотрела на часы. – У тебя на все про все пятнадцать минут.

Супруг заглотал пять бутербродов с домашней ветчиной из кабанятины, выпил пять стаканов компота и побежал одеваться.

В сыскном бюро Михеев застал обоих начальников. Ерожин и отставной генерал при появлении отпускника поднялись со своих мест и чинно поклонились.

– Здравствуйте, господин директор, – елейно улыбнулся Грыжин.

– Спасибо, что не опоздали, господин директор, – в тон ему подпел Ерожин. Михеев застыл посередине комнаты и удивленно смотрел то на одного, то на другого. – Почему же вы стоите? Садитесь в ваше директорское кресло. – Иван Григорьевич взял Глеба за локоть и подтолкнул к столу.

– Чего вылупился, следопыт? – со смехом спросил Петр Григорьевич. Лицо молодого человека и впрямь могло рассмешить.

– Ладно, кончай морочить парня, – пристыдил генерал Ерожина и обратился к Глебу: – Садись, шеф. Мы не шутим. Ты теперь у нас за директора. Ерожин-то на государевой службе. А я к тебе в помощники. Не прогонишь старика?

Михеев продолжал молча взирать на обоих.

– Садись, Глеб. Хватит торчать каланчой, – приказал Ерожин. – Посмеялись и будет.

Михеев было присел на краешек, но подполковник впихнул его в глубь кресла.

– Времени, Глеб, нет. Я на полчаса подрулил. Директор теперь ты. Бюро будешь тянуть вместе с Иваном Григорьевичем. Я смогу только советом помочь. Иначе придется закрываться.

– Я готов работать, – твердо заявил молодой сыщик.

Иван Григорьевич улыбнулся, пожал Михееву руку и достал из-под стола непочатую бутылку коньяка «Ани».

Николай Грыжин уже третий свой день начинал со звонка в поликлинику, но Валентин Аркадьевич на работу так и не вышел.

Осень установилась солнечная, ни дождя, ни снега больше не выпадало, и октябрь вошел в нормальное сезонное русло. В девять тридцать Тоня, как всегда, молча подала завтрак. Арендатор закусил и решил прогуляться. Глина Переделкино за эти дни подсохла, и его туфли на коже вполне отвечали погоде. «Почему бы мне самому не отправиться в магазин? – подумал молодой предприниматель. – Кажется, я еще жив и в состоянии лично приобрести ботинки». Это соображение подняло затворнику настроение, поскольку сулило некоторое разнообразие в его печальном заточении. Приняв решение, бизнесмен изменил режиму и пренебрег телевизионным просмотром. Надев плащ и закутав шею шарфом, он поинтересовался у Тони, где находится ближайший промтоварный магазин.