Валерий Фатеев - Город в законе: Магадан, триллер

Вот сам, крепкий и здоровый, счастливый до неприличия, плотник высшего разряда, в следующем году будет сту- дентом-заочником в лесотехническом институте.

Что еще?!

Ощущение полноты жизни и счастья настолько сильны, что Савелий нет-нет, да и прижмет как в детстве пальцы к глазам.

И все вокруг, конечно, двоится, Тимка двоится, Лена двоится и эти две Лены встревоженным голосом спрашивают:

— Ты что, глаз засорил? Дай-ка посмотрю.

Не во сне, значит, взаправду счастье.

Но вот вчера приходит с работы Савелий и жена его, единственная в мире Лена, говорит:

— Давай разводиться, Тимонин. Не люблю я тебя.

На вас когда-нибудь потолок падал?

Однажды увязался Савушка с дедом на работу. Бригадир привел их на склад, показывает — там щиты нарастить, там балку подкрепить — ненадежна стала, изогнулась, как пузо у старого мерина.

А балку прямо на глазах и повело. Дед Савушку в охапку и вместе с ним к стене.

Бригадир отскочить не успел…

Ужас у Савушки остался еще и потому, что до того случая и дом, и стены, и потолок — все казалось ему несокрушимым, вечным. И первые дни Савушка даже спать не мог в комнате, на сеновал перебирался, благо август стоял.

И сейчас старый страх мутной волной качнулся в его душе.

— Ты чего это? — растерялся он. — Ну, задержались нынче, так лес привезли, а разгружать, сама знаешь, некому.

— Да причем тут это, — вздохнула Лена. — Ты хороший человек, но я другого люблю и… любила. Ты знаешь, кого.

Савушка поник головой. Так получилось, что однажды в первые ночи еще, жарко обнимая его, все на свете забыв, шепнула Лена:

— Вовка, милый, любимый…

Обнимала его, а представляла другого.

Пасмурными, новыми глазами взглянул он на Лену.

В другом свете предстали ее отлучки, недомолвки, приступы раздражительности и холодности. И сами собой вдруг легли на стол тяжелые кулаки.

— Савушка, — печально проговорила Лена.

— Уйди! — выдавил он.

И сразу по-другому повернулась жизнь.

Тимку забрала теща, а Савелий ночевал у друга. Боялся не совладать с собой.

Но Лена пришла к нему сама.

— Понимаешь, Савушка, — обычным голосом заговорила она и у него даже ноги дрогнули от близости, и от голоса ее и такого родного запаха волос. — Понимаешь, не хотят нас разводить, нет, говорят, оснований. Ты же больше знаешь, подскажи, как написать заявление.

— А ты что — маленькая? — вскинулся, — Напиши, что изменял, пьянствовал, денег не давал, издевался над вами с Тимкой.

И развернувшись, ушел.

Вот как сказал, так судья на суде и прочитала. Слово в слово. А Савелия и спрашивать не стали — известно, что такой тип скажет.

— Как же вы так могли, — пробился потом к ней Савелий, — ничего не проверив!

— Иди-иди, — не в шутку рассердилась та, а то я сейчас еще тебя за хулиганство!

Савушка домой приехал, в ванну залез и, дождавшись пока она наполнится водой, полоснул себя бритвой по левой руке. Хорошая у него бритва, трофейная от отца осталась, фирма "Золлинген".

Совсем не больно было Савушке.

Спасла его теща. Бог знает зачем приехала. Вызвала "скорую" — успели.

Через месяц совсем здоровым выписали Савушку.

Только солнышко его закатилось.

Но на месте его, свято место пусто не бывает, разгорелся огонек нехороший. Жег он и жег Савушку, и днем и ночью покоя не давал. Пытался вином заливать его Савушка, но огонек от вина еще пуще полыхал.

— Пропаду, — сказал себе Савушка. — Бежать надо.

Пришел за чемоданом в бывший свой дом. После того случая в первый раз.

Дома все оказались. Тима, увидев его, с радостным воплем прыгнул на руки.

— Папка, папка, ты где так долго был. Ты больше не уйдешь? Мама, не отпускай папу-лю…

Лена озлилась, а теща от расстройства чувств заплакала, она поступок дочери не одобряла.

Вытащил Савелий чемодан свой, еще из армии, дембель- ский, нехитрые пожитки собрал. А Тима помогает, от отца ни на шаг, плюшевого любимого медвежонка принес, не пожалел, отцу.

Кроме чемодана, взял еще Савелий балалайку дедову.

А перед тем как уйти, крепко провел ладонью по глазам. Комната, теща, Тимка, жена бывшая — ничего не двоилось.

— Значит, сон все это, — успокоил себя Савелий. — Просто сон.

И поехал, куда глаза глядят.

Что бы с вами было, дальние страны, без таких как Савелий Тимонин?

Редкое, очень редкое дело, чтобы благополучного строя человек отрывался от своих корней и катил в Мирный или на Сахалин, а то и на саму Колыму.

Зачем, спрашивается?

За длинным рублем… Нет, человек знающий в две минуты докажет вам, что нет его сегодня на Северо-Востоке, заработка, а коэффициент и надбавки — все уходят на фрукты-овощи и отпуска. И не просто уходят: уважающий себя северянин с берегов Черного моря без тысячи другой долгу не возвратится.

За романтикой… Так она давно уже понятие не модное и тем более не географическое. Еще говорят, правда, о романтике в профессии, в поиске, но даже самый безответственный болтун не осмелится приладить это слово к поселку Мустах, к примеру, на Колыме.

Какая там к черту романтика в этих унылых низких бараках, в глыбах желтого льда возле общественных уборных, в беспредельной снежной долине, насквозь продутой ветром и до звона выстуженной морозом… градусов, эдак, под шестьдесят.

Попадаются, правда, отдельные чудаки, не забывшие это слово, но погоды они не делают. Делает ее "кадр", как правило, не^юнец, огни и воды прошедший, на все руки мастер. Бурить, рвать, строить, мыть.;, в шахте, на бульдозере, на деляне лесной, у монитора — нигде не оплошает.

Но никогда бы, ни в жизни не уехал из родных краев мастер, если бы… если бы. Крах в личной жизни, стукнулся с начальством, ссора с другом. И вот уже по маршруту "куда подальше", лишь бы с глаз долой мчатся в высокие широты Погорельцы Семейного Очага и Искатели Непрописных Истин.

Работал Савелий на "Мустахе", в каменной промерзшей земле шурфы бил. На Аркагале ТЭЦ строил. На Атке, в поселке колымских шоферов, директор автобазы его даже в начальники столярного цеха вывел.

И комнату дали теплую, и заработок хороший — остановись, передохни, в себя приди, Савушка. Ан нет… жег его огонек и гнал все дальше и дальше.

Бывало, ночью проснется, к окну подойдет, лунку продышит и смотрит. Луна огромная, на полнеба, плывет над темными тихими бараками, льет голубой мертвый свет на дикие сопки, на ледяное полотно трассы. А там, посверкивая фарами, идут и идут машины. Серебристые, на ракеты похожие, наливники, разноцветные рефрижераторы, пэпэ- эры, доверху груженные углем.

— Лена, — забудется он, — глянь, красота-то какая.

Или во сне почудился — пришлепает босыми ножонками Тимка, умостится под отцовский бок и легким, сладким своим посапыванием враз выстроит суматошные скачки Савушкиного сердца в спокойную и крепкую мелодию.