Екатерина Ракитина - Жёлтые цветы

— На Рождество 1891 года, — ответила Джейн. — Два с половиной года назад, перед отъездом Чарльза в Африку.

— То есть, — подытожил мистер Верниер, — через полгода после того, как миссис Форсайт изменила завещание в вашу пользу.

— Да, — кивнула Джейн. — Но я ничего об этом не знала.

— Вопрос в том, — сказал мистер Верниер, потирая подбородок, — знал ли об этом мистер Торнфилд. Впрочем, думаю, мы скоро это выясним.

Растерянная Джейн не нашлась с ответом.

В длинной сумрачной комнате, куда их проводил для встречи с Чарльзом Торнфилдом констебль Ричардсон, не было никакой мебели, кроме двух лавок вдоль стен и привинченного к полу грубого стола. Джейн, подобрав юбки, прошла поближе к окну и присела на краешек лавки. Мистер Верниер встал у неё за плечом, заложив руки за спину.

Минуту спустя констебль Ричардсон и незнакомый Джейн служитель ввели в комнату Чарльза.

— У вас есть полчаса, — объявил служитель, после чего вышел в коридор и запер за собой дверь.

Констебль Ричардсон деликатно отступил в тень возле двери.

Какое‑то время Джейн не находила в себе сил заговорить и даже посмотреть на Чарльза. Ей на помощь пришёл мистер Верниер.

— Мистер Торнфилд, мисс Марпл пожелала получить от вас некоторые объяснения. Думаю, вы сами понимаете, по какому поводу.

— А вы кто такой? — насмешливо спросил Чарльз. — Ещё одна полицейская ищейка?

— Мистер Верниер, — произнесла Джейн, — мой друг. Он любезно согласился меня сопровождать. Вы можете смело говорить в его присутствии, я ему полностью доверяю.

Чарльз Торнфилд сел напротив Джейн, прислонился к стене и вздохнул.

— Ну что ж. Я всей душой надеялся избежать этого разговора, но деваться, видимо, некуда. Что вы хотите узнать, Джейн? Уверены ли вы, что хотите знать?

Джейн подняла на Чарльза глаза. Увидела его измученное лицо, потрескавшиеся губы, по–прежнему прекрасные тёмные глаза, блестевшие теперь нездоровым блеском, худые руки, торчавшие из рукавов, и тихо, но твёрдо сказала:

— Да. Я хочу знать всё.

Чарльз на мгновение прикрыл глаза и начал:

— Я очень виноват перед вами, Джейн. Поверьте, я говорю это искренне, от всего сердца. Тётя Лавви, да покоится она с миром, старая моралистка, была тысячу раз права на мой счёт: я — человек бесполезный, порочный и легкомысленный. Когда я в тот раз, три с половиной года назад, приехал к ней на Рождество, цель у меня была одна — выпросить денег. Я проигрался и задолжал столько, что на слово мне больше не верили. Разумеется, тётушка отказала. Она была строгих правил, да вы и сама это знаете. Но у меня появилась надежда — вы.

— Я? — упавшим голосом спросила Джейн.

— Судите сама, насколько я был испорчен: тётушка явно к вам благоволила, и я понадеялся, что, добившись вашего расположения, смогу с вашей помощью получить желаемое. Что ж, с вами всё прошло гладко. Но тётушка была орешком покрепче…

Чарльз усмехнулся и покачал головой.

Джейн стиснула руки под накидкой и покосилась в сторону мистера Верниера. Тот, как и прежде, неподвижно стоял у неё за плечом, и от этого девушке стало спокойнее.

— Продолжайте, — выговорила она.

— Как вам будет угодно, — отозвался Чарльз. — В апреле тётя Лавви нанесла мне коварный удар. Она заявила, что денег я от неё не увижу ни теперь, ни после её смерти, поскольку она вычеркнула меня из завещания. Кто назначался наследником вместо меня, тётушка не сказала, но я, каюсь, открыл ящик её бюро с помощью столового ножа, и прочёл известный вам документ. Что ж, тётя Лавви, подумал я. Если мне не получить наследство, отчего бы не заполучить наследницу? Не буду отрицать, мне не пришлось делать над собой усилие. Вы были прелестны, как самая светлая мечта, Джейн, и остались такой.

— Но для чего вы решили ехать в Африку? — прервала его Джейн.

Чарльз на мгновение замолчал, прикусив губу. Потом поднял на Джейн глаза, отчего у неё замерло сердце, убрал со лба сальную прядь и тихо сказал:

— В кои‑то веки я решил сделать всё правильно. Накануне Рождества тётушка позвала меня к себе для серьёзного разговора. Она не могла не заметить того, что происходит между вами и мной, и тревожилась за вас. Джейн, она любила вас всей душой. Вас нельзя не любить. Я признался, что хочу сделать вам предложение, и тётя Лавви, этот неколебимый столп христианской морали, внезапно исполнилась ко мне участия. Она готова была связаться со своими прежними знакомыми в колониях, дать мне рекомендательные письма, поспособствовать моей карьере — лишь бы я стал вас достоин. И я в минуту слабости, — или силы, кто знает, — согласился. Видит бог, я хотел быть достоин вас.

Джейн прижала пальцы к щеке и поняла, что по лицу у неё текут слёзы.

— А дальше? — прерывающимся голосом спросила она.

— А дальше, — ответил Чарльз, — я, возможно, по грехам моим, оказался в аду.

Поймав испуганный взгляд Джейн, Чарльз усмехнулся.

— Поначалу никто и подумать не мог, что всё сложится именно так. Шестнадцатого мая мы выступили из Эпе в Побо. Браво, как на параде. Сожгли несколько деревень, убили с десяток иджебу. Потом был бой при Атумбе, и происходящее перестало походить на увеселительную прогулку. Полковник Скотт, однако, жаждал доказать всему миру, что его люди с Золотого берега могут сражаться не хуже регулярного Вест–Индийского полка. Он поставил вест–индийцев в центр строя, а нас выслал вперёд. Мы шли к Иджебу–Оде по старому торговому пути, вытоптанной за века тропе через буш. Тропинка была узкая, идти приходилось гуськом, и наша колонна растянулась мили на две.

Чарльз закашлялся, поморщился и, переведя дыхание, продолжил:

— Они нападали внезапно, из засады. Просто хватали человека и снова исчезали в непролазном кустарнике — а безголовый обезображенный труп позднее подбрасывали на тропинку. К вечеру, не дойдя до реки Йемойи, мы с моим приятелем по Аккре, Джонни Мэтьюсом, упокой Господь его душу, решили бежать. Куда угодно, лишь бы не видеть больше отрубленных голов и пятен крови на рыжей тамошней земле. Едва стемнело, мы тихо выбрались из лагеря и пошли, как мы думали, на запад, надеясь выйти на дорогу в Сагаму, чтобы оттуда попасть в Лагос. Но нам не повезло.

— Что случилось? — шёпотом спросила Джейн.

— Мы попали в плен. Я не буду рассказывать, что нам пришлось пережить, пока нас не выручил один из местных, торговавший с англичанами. Через полгода мы всё же оказались в Лагосе, но какой ценой!.. Бедный Джонни Мэтьюс был болен и умер у меня на руках в каком‑то грязном сарае в порту. Каюсь, я взял его вещи и бумаги, а свои сжёг: если меня поймают и отправят на каторгу за дезертирство, думал я, то пусть никто в Англии об этом не узнает. Так я стал Джоном Мэтьюсом. Иногда мне кажется, что тогда, в Лагосе, умер я — а Джонни как‑то принял мой облик и отправился дальше.