Питер Мэй - Человек с острова Льюис

— Давай, давай, — говорит он.

— Я?

— Ну да, ты, — говорит злой. — Это твоя идея, тебе и делать.

Второй все кивает и кивает.

Я оглядываюсь, пытаясь понять, чего они от меня ждут. Что мы вообще здесь делаем? Потом я вижу окно. Побег! Я все вспомнил. Окно выходит на задний двор, за ним стена и болото. Нас не поймают! Мы побежим как ветер — по асфальту, к деревьям.

— Помогите мне, — я подтаскиваю стул к раковине. — Кто-то должен будет передать мне сумку. Там кольцо моей матери, она отдала его мне.

Экан и кивающий старик поддерживают меня, пока я забираюсь на стул, а с него — в раковину. Теперь я достаю до задвижки. Но она не поддается, как я ни стараюсь! Мои пальцы белеют от напряжения.

Внезапно в коридоре зажигается свет. Я слышу голоса и шаги, и у меня начинается паника. Кто-то предал нас. О боже! Я снова поворачиваюсь к окну. По другую его сторону темно, дождь все еще течет по стеклу. Надо выбираться! На той стороне — свобода. Я начинаю стучать по стеклу кулаком. Оно прогибается с каждым ударом.

Кто-то кричит:

— Остановите его! Ради бога, остановите!

Наконец стекло трескается. Я чувствую боль в руках, по ним льется кровь. В лицо ударяет порыв ветра с дождем. Кричит женщина.

Но я вижу только кровь. Пятна крови на песке. Фосфоресцирующая пена в лунном свете, и она становится алой.

Фин вел машину мимо клуба Кробоста и футбольного поля за ним. Вдоль улиц Файфпенни и Европы дома взбирались на холм беспорядочными группами. Они смотрели окнами на юго-запад, прямо навстречу преобладающим ветрам весны и лета. На гребне холма дома словно пригибались, не желая подставлять бока зимним арктическим бурям. Море пенилось и бурлило вдоль изрезанной береговой линии. Бесконечные табуны белых лошадей без седоков разбивались об упрямый камень черных скал. Солнце то появлялось, то снова пряталось в разорванных ветром облаках. Их тени гнались друг за другом по махеру, где могильные камни, вкопанные в мягкую песчаную почву, отмечали места упокоения поколений островитян. Немного к северу была ясно видна верхняя треть маяка на мысе Батт. Фин решил, что к старости мать Маршели начала следовать инстинкту, который возвращает людей в детство. Возможно, она вспоминала необычно солнечные дни или жестокие шторма, когда вокруг маяка, где жила ее семья, разбивались о скалы бушующие волны. Чета Макдональдов на пенсии решила жить в небольшом современном бунгало. Кухня находилась в задней его части. Из окна были прекрасно видны беложелтые дома, где когда-то жила миссис Макдональд, и башня красно-коричневого кирпича, которая много лет выдерживала дождь, снег и ветер, чтобы предупреждать моряков об опасностях.

Пока миссис Макдональд делала чай, Фин выглянул из окна. Он увидел радугу, особенно яркую на фоне черной тучи. Поверхность океана под солнцем выглядела как медная гравюра. Торфа в саду на заднем дворе оставалось мало; Фин подумал о том, кто теперь будет его резать. Он не очень внимательно слушал болтовню старой леди. Но она, конечно, была рада его видеть. С тех пор, как они последний раз встречались, прошло столько лет! Как только Фин вошел в дом, он сразу почувствовал запах роз, который всегда сопровождал мать Маршели. Он вызвал лавину воспоминаний: домашний лимонад в кухне на ферме, где пол был из каменной плитки. Игры, в которые они с Маршели играли среди стогов сена в амбаре. Мягкое английское произношение ее матери, которое ничуть не изменилось за все эти годы. В детстве оно казалось Фину таким странным.

— Нам нужна дополнительная информация об отце, — говорила тем временем Маршели. — Попросили в доме престарелых, — они решили, что будет лучше пока не говорить старой леди правду. — И я бы хотела взять старые фотоальбомы, поразбирать их с отцом. Говорят, фотографии помогают стимулировать память.

Миссис Макдональд была просто счастлива достать старые фотографии. Она предложила посмотреть их прямо сейчас. Ведь у них так редко бывают гости! Она говорила во множественном числе, как будто не выгоняла мужа из дома. Возможно, так работал психологический механизм вытеснения. Или же она давала понять: эту тему лучше не поднимать.

Альбомов оказалась почти дюжина. Самые новые — в ярких цветочных обложках, более давние — в строгих переплетах в зеленую клетку. Самые старые миссис Макдональд унаследовала от родителей. В них хранились поблекшие черно-белые снимки давно умерших людей, одетых по моде прошлого века.

— Это твой дедушка, — мать Маршели указала на выцветший, передержанный снимок с потрескавшимся глянцевым покрытием. На нем стоял высокий мужчина с копной кудрявых темных волос. — А вот твоя бабушка.

Это оказалась невысокая женщина с длинными светлыми волосами и слегка ироничной улыбкой.

— Что скажешь, Фин? Маршели — ее копия, правда?

Маршели и правда была так похожа на свою бабку, что жуть брала.

Затем миссис Макдональд перешла к своим свадебным фотографиям. Это уже были шестидесятые годы — яркие цвета, брюки-клеш, майки на бретельках и рубашки с цветочным рисунком, со слишком длинными воротниками. Длинные волосы, челки, бакенбарды. Фину было немного неловко смотреть на этих людей. Он задумался о том, как будут выглядеть фотографии его молодости с точки зрения грядущих поколений. Все, что сегодня в моде, при взгляде в прошлое кажется смешным.

Тормоду в то время было лет двадцать пять. Волосы, вьющиеся вокруг лица, очень шли ему. Фин мог бы и не связать этого юношу с тем человеком, чьи очки вылавливал из писсуара только вчера. Но у него сохранились воспоминания детства о высоком, сильном человеке в синем комбинезоне и кепке, постоянно сдвинутой на затылок.

— А у вас есть более ранние снимки Тормода? — спросил он.

Миссис Макдональд покачала головой.

— Нет, до свадьбы — ничего. Когда мы встречались, у нас не было камеры.

— А фотографии его семьи? Детские снимки?

— У него их не было. Или он не взял их с собой, когда покидал Харрис.

— А что случилось с его родителями?

Пожилая женщина налила себе еще чаю из чайника под вязаной грелкой. Предложила подлить Фину и Маршели.

— Нет, спасибо, миссис Макдональд.

— Мама, ты собиралась рассказать нам о папиных родителях.

Она выдохнула сквозь неплотно сжатые губы.

— Тут нечего рассказывать, дорогая. Они умерли до того, как мы познакомились.

— И на свадьбе не было никого из его родственников?

— Никого, — пожилая женщина снова покачала головой. — Он был единственным ребенком в семье. По-моему, его родичи почти в полном составе эмигрировали в Канаду в пятидесятых годах. Он о них почти не говорил.

Она помолчала, глубоко задумавшись. Гости ждали довольно долго, и, наконец, она промолвила: