Дарья Дезомбре - Ошибка Творца

— Будьте добры, сделайте так, чтобы нас никто не беспокоил, — сказал неизвестный спокойным голосом заспанному халдею. И тот мгновенно испарился.

«Никакой он не журналист, — понял Ираклий, снова исподтишка оглядывая мужчину напротив. Что-то было не так. Одежда, родом из 80-х, явно вынута ради встречи с ним из глубин платяного шкафа, окладистая рыжая борода, а брови и ресницы — темные. Ираклий вздрогнул. — Что за бред?»

— Зачем вам накладная борода? — спросил он, глядя прямо в карие с зеленью глаза мужчины.

Тот улыбнулся — зубы были свои, кривоватые.

— Ничего себе, как вы меня рассекретили. Это, — он легонько дотронулся до бороды, будто боялся, что она отклеится, — даже не ради меня — ради вас. Вы же личность известная. Зачем… — неизвестный задумался, подыскивая слова, — вас компрометировать?

— Я не девушка, — нахмурился Ираклий и отодвинул от себя пустую чашечку. — Не стоило так утруждаться.

А мужчина ничего не ответил: пил капучино маленькими глотками и внимательно оглядывал Ираклия. Взгляд был странный. Ираклий почему-то вспомнил своего приятеля, что держал в Подмосковье питомник породистых ротвейлеров. Однажды тот был вынужден пристрелить одного из своих лучших производителей — красавца Зигмунда. Зигги, как приятель его называл, заболел бешенством. Прошлой осенью Ираклий наблюдал, как приятель недрогнувшей рукой поднял ружье и… Что за чушь лезет в голову?

— По телефону вы сказали, что у вас есть очень важная информация, — сказал он, почему-то нервничая.

— Не здесь. — Рыжий допил свой капучино и встал.

Ираклий посмотрел на него с сомнением:

— Тут никого нет.

— Тут есть камеры. И есть люди, которые умеют читать по губам, — усмехнулся неизвестный. — Мне все равно. Но если хоть что-нибудь из этого просочится в прессу, вашей карьере конец.

Ираклий встал. Черт с ним! Надо побыстрее с этим покончить. Мужчина толкнул дверь на террасу. Ираклий вышел и вздохнул: красиво все-таки. Горят золотым огнем громады небоскребов. Чуть дальше серебристой лентой сверкает Москва-река. Внизу, совсем крошечные, снуют автомобили — шумит большой город. А здесь, в вышине, тихо. Только очень уж высоко. Ираклий опасливо подошел к ограждению из прозрачного пластика.

— Сюда. — Мужчина подозвал его чуть левее. — Поглядите, с южной стороны отлично виден храм Христа Спасителя!

«Да какая разница?» — подумал Ираклий, но послушно подошел.

А в следующую секунду долговязый мужчина в светлом плаще мгновенным жестом выбил пластиковый лист ограждения и с силой толкнул его вниз. От неожиданности Ираклий коротко вскрикнул, вызвав шок у ранних уборщиц парой этажей ниже, а следующий протяжный крик уже потонул в утреннем московском шуме.

А человек в светлом плаще зашел обратно внутрь кафе, допил последний глоток чуть теплого капучино, слегка одернул коротковатый по нынешней моде рукав и увидел, прямо под большой костяной пуговицей на манжете, крошечное темно-бурое пятнышко. Кровь. Еще с прошлого раза. Он усмехнулся: плащ стал у него почти униформой. А это неправильно. Его придется сжечь, придумав себе на будущее новую экипировку.

Он положил купюру в тысячу рублей под чашку и спокойно отправился к лифту.

Официант, задремавший на стуле за барной стойкой, даже не заметил, как остался один.

…что человеческая ДНК совпадает с ДНК банана на 50 %. Хорошая ли это новость? Не знаю. С другой стороны, нейроны головного мозга соединены меж собой, подобно структуре Вселенной. С одного боку — банан. С противоположного — бесконечность. Пугающая простота рядом с пугающей же сложностью. Вот еще новость: почти половина генетического ДНК-материала, найденного в нашем желудочно-кишечном тракте, пока абсолютно неподвластна классификации. Генетики знают, что это не: не-бактерии, не-грибок, не-вирус. Но что же это тогда, черт возьми?! Они назвали субстанцию «темной биологической материей» по аналогии с той «темной материей», поисками которой заняты астрофизики. Подозревают, что именно там, в этом темном непонятном месте и хранится наша генетическая память — от первых прямоходящих сапиенс. И именно там содержится запас прочности, позволяющий человеку выдерживать экстремальные условия существования и выживать в борьбе с вирусами, не прибегая ни к каким лекарствам. По большому счету, если мы сравним генетику с иностранным языком, где имеется многотомный словарь, — сами гены плюс энное количество грамматических правил, организующих наследственную информацию, приходится признать: несмотря на огромный научный прорыв в генетике в XX веке, мы на этом языке еще не разговариваем. И даже не лепечем. Только мычим.

— Да бога ради, приходите, — раздался хриплый голос в трубке. — Я дома и никуда не собираюсь.

И Томская закашлялась так, что не оставалось никаких сомнений — и правда не собирается. Телефон и адрес ему дал режиссер Саркелов — актриса была единственной конкуренткой покойной Алисы Канунниковой на театральных подмостках. Жила она в десяти минутах пешком от театра, и Андрей с удовольствием прошелся, потому что погода в кои-то веки радовала — ровное тепло, затянутое белесыми полупрозрачными облаками небо, не жарко, не холодно. Мечта, а не погода.

— Нужно быть удачливой, как я, чтобы заболеть в июне, — сказала, открыв ему дверь, гнусаво Томская. Нос у актрисы был красный, халат — ядовито-зеленого цвета, на ногах — шерстяные носки с начесом. А сама она оказалась крошечной, не выше метра шестидесяти. Отодвинув, не глядя, ногой серого дымчатого кота-британца от двери, Лиза впустила Андрея внутрь. От большой прихожей вели двери в комнату и коридорчик — на кухню. Андрей успел заметить на кухонном столе Пизанскую башню из тарелок. По квартире витал слабый запах жареной рыбы.

— Пойдемте в мою комнату, мы эту квартиру на двоих с подругой снимаем. — И она чуть подтолкнула его к двери справа.

Комната Лизы была светлой и в прибранном виде, наверное, достаточно просторной. Но сейчас везде — на полу, на кровати, застеленной претенциозным черным шелковым бельем, на стуле и широком подоконнике — валялись вещи. Колготки, джинсы, юбки, нижнее белье… Андрей смущенно отвел глаза.

— Простите, — сказала Томская у него за спиной все так же в нос. — Болею уже неделю. Не до уборки.

Андрей хотел было сказать, что прийти к такому хаосу всего за неделю невозможно, но промолчал: кто он такой, чтобы давать советы по наведению порядка? Они с Раневской и не в таком бардаке живали — и никто не умер.

— Творческий беспорядок у творческой личности, — вместо этого сказал он.

Томская кокетливо улыбнулась и, сняв кипу вещей со стула, перебросила их на кровать: