Жорж Сименон - Вдова Кудер

— Тебе здесь не нравится?

Она, разумеется, жила в доме, подобном дому своего отца. Новая современная вилла у склона холма. Предприниматель сфотографировал ее со всех сторон и поместил ее цветные виды во всех своих каталогах, поскольку она соответствовала его представлениям о том, как люди создают себе счастье.

Там было светло. Свет проникал через широкие проемы, а окна открывались с помощью хорошо смазанных шпингалетов из дорогого белого металла, напоминавшего серебро. По обеим сторонам крыльца буйно росли цветы, а на веранде обычно пили кофе и ликер.

Прохожие бросали любопытные взгляды поверх ограды и видели гараж на три машины, шофера, неустанно наводившего блеск на автомобили, лужайки, вращающийся фонтанчик, склонившегося над клумбами садовника. И в глубине, под остроконечной красной крышей, затененную веранду, людей в белом, расположившихся в плетеных креслах и смаковавших напитки.

Невдалеке раздался скрежет. Билли насторожилась, но Жан ее успокоил:

— Ничего страшного. Это подъемный мост. Наверное, подошла самоходка, ведь обычные баржи по воскресеньям не проходят.

— Ответь мне откровенно, Жан. Ведь ты устроился здесь из-за отца? Ты его видел?

— Нет.

Она по-прежнему ему не верила.

— И ты не знаешь, что он женился на девчонке, которая на два года моложе меня? На продавщице из кондитерской…

— Рано или поздно это должно было случиться.

— И что ты собираешься делать?

— А ты?

— Что, я? Клянусь, Жан, я тебя не понимаю… Ты говоришь какую-то бессмыслицу. Ты не хочешь разговаривать. Ты кого-то ждешь?

— Нет. Я жду половины двенадцатого, чтобы поставить картошку.

— Ты здорово намучился?

— Когда? Когда застал папу с Люсеттой?

— Что ты болтаешь?

— Да нет, ничего. Ты знаешь, мне часто вспоминается один случай. Я думаю, он многое решил. Мама только что слегла…

— Но тебе же было всего девять лет!

— Вот именно. Около ее комнаты была ванная, а рядом гардеробная, где хранилась одежда. За пять минут до этого пришел врач. Мама, которую мучили боли, задремала. Я хотел войти в гардеробную и застал там папу с Люсеттой. Сказать тебе, в каком они были виде?

— Замолчи!

— Ну, тогда скажи, зачем ты приехала?

— Ладно! Мы больше не видимся с отцом! Через несколько дней после его свадьбы был скандал. И когда я узнала, что ты здесь, я подумала, что ты приедешь в Монлюсон.

— Зачем?

— Не валяй дурака, Жан! Папа, наверное, ждет твоего приезда. Ты не заставишь меня поверить…

Когда Жан поставил кастрюлю с картошкой на огонь, подбросив в печку немного дров, она резко встала, крайне возбужденная.

— Успокойся же! И кончай эту комедию.

— Какую комедию?

— Ты хочешь меня убедить, что действительно собираешься остаться в этом доме? Но в качестве кого?

— Слуги!

— Слуги?! Ну и ну…

— Показать тебе моих кур? Через несколько дней в инкубаторе вылупятся шестьдесят цыплят.

— И ты не хочешь повидаться с отцом, не так ли? И не хочешь потребовать у него свою долю маминого наследства?

— Я об этом не думал.

— Не хитри, Жан. Ты же знаешь, что со мной это не пройдет. Я-то тебя слишком хорошо знаю.

— Ты так думаешь?

Она нетерпеливо топнула ногой:

— Зачем ты полез в шкаф?

— Достать водку и стаканы. Я хочу пить. Может, выпьешь смородиновой наливки?

— Я серьезно говорю. Если хочешь жить по-своему, это твое дело. Ты мне расскажешь, когда повидаешься с отцом…

— Ты собираешься его разыскать?

— Я ему написала.

— Потребовала свою долю материнского наследства?

— Это наше право. Филипп вложил большие средства в свою клинику. Знаешь, как реагировал отец?

— Нет.

— Он ответил мне по телефону. Я знала, что в конце концов он отзовется. Он заявил мне, что, пока он жив, не даст ни су. Он утверждает, что женился на матери не из-за денег и все, что он имеет, заработано им самим.

— Это верно.

— Как ты смеешь так говорить?

— По правде сказать, мама всегда болела… Она бы не могла…

— Но ведь это не причина лишать нас наследства. Ну ладно, я думаю, поскольку ты поедешь к нему…

— Нет.

— Что нет?

— Я говорю, что не поеду.

— Ты надеешься закончить свои дни в этом доме?

— Может быть, и так.

Ей хотелось разреветься. Как всегда, на нервной почве. Малейшее препятствие, малейшее несогласие приводило ее в такое состояние.

— Я скажу Филиппу…

— Что ты ему скажешь?

— Ты ведь нас ненавидишь, правда?

Почему статья двенадцатая постоянно вертелась у него в голове, как припев популярной песенки?

«Смертный приговор осуществляется путем отсечения головы».

— Теперь я начинаю понимать, что ты вернулся в наши края только для того, чтобы довести нас. Ты даже не прячешься. Называешь свое имя всем и каждому. Люди-то уже забыли. А теперь начинают вновь говорить. Признайся, что собираешься добиться, чтобы папа отдал тебе твои деньги! Ты нарочно одеваешься как бродяга и живешь черт знает с кем.

— С Тати.

— Что ты говоришь?

— Я говорю, что живу с Тати. Это моя любовница. Есть еще старый развратник, как она его называет. Ее свекор. Иногда она спит с ним — это вроде конфетки, которую дают ребенку, чтобы хорошо себя вел. Это единственный способ сохранить дом.

— Жан!

— Что?

— Мне плохо от этого. Неужели ты не понимаешь? Я знаю, ты это делаешь нарочно. Я же приехала помочь тебе. Филипп помог бы тебе устроиться.

— Где-нибудь подальше отсюда!

— Я тебя умоляю! Ты все время шутишь. Хочешь, я встану на колени? Я чувствую, ты еще наделаешь глупостей. Ты пошел по дурной дорожке.

— Я всегда шел по дурной дорожке…

— Замолчи. Послушай меня. Подумай только, если бы мама была здесь, она сказала бы то же самое.

— Она спросила бы меня, не слишком ли я несчастен.

— А я? Я же целый час тебя только об этом и спрашиваю. Я ведь приехала, чтобы попытаться увезти тебя отсюда. Ты же молод. У тебя…

— У меня добавочная жизнь. Сегодня я должен бы быть мертвым. Мне должны были отрубить голову…

— И у тебя нет никакой жалости, никаких чувств?

— Я устал.

Он поискал глазами вокруг и, найдя деревянную чурку, принялся медленно и тщательно ее обстругивать, как настоящий крестьянин.

— Мне лучше уехать? — спросила сестра, не зная, куда деваться.

Он посмотрел на нее невидящим взглядом и вытер лоб.

— До чего же ты надоедливая, — вздохнул он. В ту же секунду он насторожился и, держа в руках чурку и ножик, сделал несколько шагов к двери.

— Что случилось? — крикнул он.

Прибежала Фелиция в голубом халатике, с растрепанными волосами и ужасом в глазах.

— Скорей идите. Там тетя. Тетя.

Он повернулся к Билли, стоявшей в полумраке кухни. Он хотел с ней попрощаться, но не успел.

— Ну! Что произошло?

— Она… Она ранена. Пойдемте!