Жорж Сименон - Вдова Кудер

Когда все трое вернулись в кухню, Тати влезла на стул и, отрезав три ломтя ветчины, бросила их на печку. У окна в тишине они позавтракали.

— Ты сумеешь накосить травы для кроликов?

— Наверное, сумею.

Она пожала плечами — это не ответ.

— Пойдем, я дам тебе серп и мешок. Перейдешь мост. Там, между каналом и Шером, травы сколько угодно.

Когда он уходил, держа серп в отставленной руке, Тати напомнила:

— Постарайся не порезаться.

Он еще не знал, что сегодня воскресенье. Он даже об этом не подумал и слегка удивился, увидев неподвижные баржи с закрытыми люками, означавшими, что речники еще не проснулись. Затем он заметил человека с удочкой, который слез с велосипеда и устроился на берегу.

Шлюз находился в сотне метров от дома — такой узкий, что Жан мог бы перемахнуть через него одним прыжком. Ставни на домике шлюзовщика были еще закрыты. От воды исходил легкий пар, и на поверхности иногда лопались пузырьки воздуха.

Перейдя мост, он смог лучше сориентироваться в окрестностях. У поворота канала он заметил деревушку, вернее, предместье городка, до которого было около одного километра. Перед ним был луг, круто спускавшийся к Шеру, где чистая вода пенилась на валунах, а по ту сторону реки стоял густой лес.

Дом Фелиции, девушки с ребенком, стоял напротив шлюза, между каналом и Шером, среди штабелей красного кирпича.

Он нагнулся, чтобы накосить травы, еще влажной от росы. Изредка вдоль канала проезжали люди на велосипедах. Он увидал, как на одной из барж открылся люк и едва одетая женщина принялась развешивать белье на веревках, натянутых от носа до кормы.

Послышалось мычание. Старый Кудер пересек мост, погоняя двух коров, которые медленно переступали, покачивая полным брюхом. Выйдя на заросший травой берег канала, они наклонили к земле розовые морды, и старик с прутиком безучастно остановился.

Жан понял, что сегодня воскресенье, увидав стайку празднично одетой молодежи на велосипедах, а затем и женщину, видимо жену шлюзовщика, которая вышла из дома и направилась в деревню с молитвенником в руке.

Он подошел к старику.

— Ну вот… — промолвил он, забыв, что старик был глух.

Одновременно Жан подмигнул ему, но старик отвернулся, не поддержав попытку завязать разговор. Он не доверял Жану и, наверное, боялся его, ибо, когда тот подошел еще ближе, старик сделал пару шагов назад, к коровам, словно желая сохранить дистанцию.

С почти полным мешком травы Жан вернулся домой. Тати в шляпке и воскресном платье ставила кастрюлю на печку, где уже был разожжен огонь.

— Я полагаю, в церковь ты не ходишь? — спросила она, не обернувшись.

Из кастрюли несло вареным луком. Она достала из ящика щепотку гвоздики и пару лавровых листиков.

— Дай кроликам травы. И иногда присматривай за рагу. Когда оно хорошо проварится, добавь немного воды… только совсем немного… и сдвинь кастрюлю с огня.

На стене под календарем висел осколок зеркала. Она посмотрелась в него, поправила шляпку, нашла свой молитвенник в чехле из черной шерсти и, наконец, повернулась к нему.

— Ну как, все в порядке? — спросила она.

И опять такой же короткий взгляд, в котором он прочитал удовлетворенность, даже обещание, но и некоторую сдержанность. Она его не боялась. Просто ей нужно было еще некоторое время за ним понаблюдать.

— Порядок!

— Тебе нужно еще набрать воды из колодца, чтобы помыться. Мыло и полотенце в прачечной.

Почему вдруг в ее глазах появились веселые искорки?

— Держу пари, что у тебя нет бритвы. Сегодня возьмешь бритву старика. Она должна быть в его комнате. А я привезу тебе новую, когда поеду в Сент-Аман.

Через несколько секунд, невысокая и коренастая, с ног до головы в черном, она шла вдоль канала, прижав к груди молитвенник и держа в другой руке зонтик.

Он побрился в кухне перед осколком зеркала и вышел во двор, где помылся ледяной водой из колодца.

Когда он почувствовал себя чистым, стоя посреди двора с еще мокрыми волосами, в расстегнутой рубашке, ему страшно захотелось курить. Сигарет у него не было, не было и денег для их покупки.

Пошарив по дому, он нашел в кухне на камине початый пакетик серого табака. Трубки старика висели на полке. Он выбрал одну из них и, поскольку испытывал некоторую брезгливость курить ее после Кудера, нашел в шкафу бутылку водки, налил немного в головку и тщательно ее вытер.

Время от времени он поглядывал на асимметричное дегенеративное лицо Рене, сына вдовы Кудер, неподвижно застывшего в кепи и мундире на фотографии.

— Вот тоже скотина, — проворчал Жан.

Он знал, что говорил. Грязная скотина, и к тому же двуличник!

Рагу медленно варилось, в кастрюле булькало мясо, и, когда ему показалось, что все хорошо проварилось, он не забыл добавить воды, как велела Тати. Затем от нечего делать он вышел на дорогу вдоль канала; он чувствовал себя легко, как человек, которого ничто ни с чем не связывает.

Старик по-прежнему находился с коровами на другой стороне канала. Рыболов закинул две удочки с большими красными поплавками, надеясь поймать то ли карпа, то ли линя, и неподвижно сидел на складном стульчике.

Часто проезжали люди на велосипедах, с привязанными к рулю охапками сирени. Наверное, они направлялись в город к родственникам. Один из матросов, стоя в лодке, с помощью кисти на длинной ручке обмазывал смолой борт своей баржи.

Жан дошел до шлюза. Шлюзовщик, имевший деревянный протез, сидел на пороге своего дома и чинил верши для угрей. Дверь была открыта. Где-то слышался детский плач. И с другой стороны канала дверь домика, стоявшего посреди штабелей кирпича, тоже была открыта, только нельзя было разобрать, что происходило внутри.

Жан собрался повернуть назад, чтобы присмотреть за рагу. Его трубка едва дымилась. Раньше он курил только сигареты. Он обернулся, услыхав звонки двух велосипедов, и увидел двух жандармов, ехавших медленно и внимательно разглядывавших его.

Наконец жандармы слезли с велосипедов и подошли.

— У вас есть документы?

Как накануне женщины в автобусе, эти двое тоже не ошиблись. Их пышные брови были подозрительно нахмурены. Они переглядывались с лукавым видом людей, которых не проведешь.

Из заднего кармана брюк Жан вынул сложенную бумажку, которую они внимательно изучили. Один из жандармов тоже вынул из сумки какие-то бумаги и сравнил их с документами Жана. Пошептавшись между собой, они вновь обратились к нему:

— Вы знаете, что не имеете права покидать департамент?

— Знаю.

— И что вы должны у нас отметиться, как только найдете жилье?

— Я уже нашел… и собирался сходить к вам завтра.

В обращении жандармов угадывалось некоторое уважение к Жану. Если бы он был простым бродягой, они говорили бы ему «ты». Но перед ними был человек, о котором разосланы особые инструкции, благо он провел пять лет в Фонтевро.