Игорь Москвин - Петербургский сыск. 1870 – 1874

– Слушаю.

Соловьёв достал из кармана лист бумаги, развернул, он всегда записывал нужные сведения, хотя потерей памяти не страдал. Всегда мог припомнить подробности дела годичной давности.

– Дарья Ивановна Ельская, в девичестве Быкова, тридцати девяти лет.

– Тридцати девяти?

– Да, они с сестрой погодки.

Продолжайте.

– В шестнадцать лет сбежала из дому с капитаном, квартировавшей по соседству кавалерийской части, за что отцом Иваном Быковым лишена наследства, поэтому весь его капитал был отписан Устинье. Капитан Ельский обвенчался с Дарьей и вышел в тот же год в отставку. Они уехали в Берлин, где через год у них родился сын, которого назвали Александром, после смерти мужа, последовавшего через семь лет, вернулась в Россию, где к тому времени умер отец. Устинья взяла дело в свои руки и преумножила отцовское наследство на треть.

– Любопытно, хваткая особа.

– Да, вид бывает очень обманчив.

– Я слушаю.

– Капитала господина Ельского хватило ненадолго, но госпожа Быкова, повинуясь воле отца, до сих пор не встречалась с сестрой, обмениваются изредка письмами, хотя живут: одна – на Стремянной, вторая – на Итальянской.

– Четверть часа прогулочным шагом.

– Совершенно верно, у Устиньи судьба не сложилась, после того, как ее жених перед самой свадьбой уехал с молодой актрисой, она ни с кем более не пыталась более создать семью, хотя вокруг нее вертелось множество личностей. В племяннике души не чает и видит только его наследником. Это то, что касается госпожи купчихи, а вот, что касаемо Дарьи Ельской. После приезда из Берлина с год жила затворницей, никого не принимала, даже письма отсылала сестре, не читая, но потом множество связей, почти каждый год. Теперь содержит молодого любовника, который ей стоит дорого, поэтому постоянно нуждается в деньгах и, как вы говорили, те пятьдесят тысяч наследства были бы для нее отнюдь не лишними.

– Вы полагаете, что она может быть причастна к делу покушения.

– Может, судя по тому, что не видела сестры больше двадцати лет, то могли родственные связи ослабнуть и здесь не до жалости.

– Мотив, конечно, серьезный.

– Я полагаю, что мне стоит проверить Веревкина, это нынешняя привязанность госпожи Ельской, причастности на предмет покушения либо его самого, либо кого из его знакомых.

– Займитесь, Иван Иванович, это очень важно, тем более что, – и Путилин рассказал надворному советнику, что удалось узнать штабс—капитану.

Жуков явился последним, лицо выражало такое страдальческое выражение, что в пору было пожалеть сыскного агента, но Иван Дмитриевич имел специальное намерение посылать Мишу в Адресную Экспедицию, где помощник имел не совсем хорошие отношения с чиновниками и поэтому с большой неохотой ее посещал.

– Не томи, Михал Силантьич, рассказывай.

– Прислугу зовут Аграфена Иванова, приехала из Шлиссельбургского уезда три года тому, – Жуков протянул список Путилину, – это, где она проживала и в каких домах была прислугою.

– Молодец, я надеюсь, ты уже посетил их?

– Нет, – Миша покраснел, словно девица на выданье, – не успел.

– Миша, Миша, – покачал головой Иван Дмитриевич, – мог бы и успеть, ноги молодые, не в пример моим.

– Что еще узнал?

– В столице у нее нет родных, но сожительствует с неким Семеном Пожарским, тоже из Шлиссельбургского уезда, вот он личность подозрительная, паспорта не имеет и на какие деньги живет здесь, не известно.

– Ты его видел?

– К сожалению, прождал до поздней ночи, но так и не явился он на квартиру, где проживает.

– Что Аграфена в одиночестве прибывала?

– Когда я пришел, то да. Убирала, мыла, готовила ему, стирала.

– Миша, наверное, ты понял, что требуется от тебя?

– Конечно, поговорить с бывшими хозяевами Аграфены и узнать, чем вчера занимался Пожарский и кто он таков.

– Более тебя не смею задерживать.

Каждый из упомянутых имел желание смерти госпожи Быковой: племянник – наследство, его мать тоже не чужда корыстного мотива, вот добавился и Пожарский, которому Иванова могла рассказать о деньгах, что лежат почти на виду у купчихи. Соблазн велик, притом он знал, что Аграфены не будет и мог рассчитывать на быстрое дело, один удар по голове и никаких свидетелей, тишь да гладь, но удар не получился таким. каким хотелось бы. Крики испугали молодого человека, и он спешно ретировался, не доведя плана до конца. Вполне может быть, рассуждал Иван Дмитриевич, смотрел на часы, но не видел, сколько времени, ускользало мимо и все казалось, что упускает что—то важное, едва уловимое.

Все из головы не выходил студент, к тому же будущее светило юриспруденции. Он знаком со многими работами, делами старых времен, и мог запросто почерпнуть оттуда. Остаться под подозрением, но в то же время его отвести от себя и, при этом, не слишком подставляя под удар свою мать.

Пожарский. Пожарский, где мог слышать такую фамилию, теперь мысли перескочили на Аграфениного суженного, если таковым его можно считать, тоже слишком уж все гладко, хоть арестуй всех, но, увы, подозрения, невозможно присовокупить к делу, нужны твердые доказательства. Конечно, можно предъявить этого Пожарского купчихе, пусть посмотрит, если он подходит под описание, ежели нет, так и суда нет. Хотя постой, не спеши, Иван Дмитрич, оборвал свои рассуждения Путилин, приятелей Пожарского тоже отметать нельзя. Круг подозреваемых оставался прежним, не мог чужой человек знать о сестре, письмах и главное о том, что прислуги не будет в этот час дома, и если не наследство, то те деньги и драгоценности, что лежали на видном месте. Всего трое, который из них?

Миша был зол на себя, что потратил вчера время на ожидание Пожарского, хотелось самому взглянуть на него. Уж не тот это красавец, о котором с таким теплом вспоминала купчиха, чуть ли не закатывая глаза, не думая о том, что добрый молодец с ангельской внешностью мог запросто лишить ее, как казалось Жукову по молодости лет, дуру старую, жизни. Нет, она чуть ли не дифирамбы поет. Господи, как поймешь женщин—то, если так себя вести готовы.

Миша побывал в первой по списку семье, где начинала работать Аграфена, приехав из деревни. Жукова проводили в гостиную, где дама с высокой прической посмотрела на него, словно на пустое место.

– Не помню такой, – произнёсла она сухим писклявым голосом, не вязавшимся с обликом, не хватало, чтобы я помнила каждую прислуживающую мне… Записей? Да, упаси Боже, у меня хватает своих забот… – и продолжила пить чай, показывая тем самым, что высокая аудиенция окончена.

Помощник начальника сыскной полиции хотел на прощанье сказать нечто неприятное, но не осмелился. Эта чопорная дама сразу же помчится к градоначальнику с жалобой на все отделение, поэтому он уже у дверей спросил у молоденькой девушки в белоснежном фартуке: