Игорь Москвин - Петербургский сыск. 1870 – 1874

– Славное имя, – поддержал нового знакомца Путилин, – грех его пятнать.

– Я б с радостью был бы достоин имени Святого Димитрия, – развел руками, – да к превеликому сожалению, жизненные обстоятельства складываются так, что вынужден вести паразитирующий образ. – Он поднял чарку, – вот эта жидкость, придуманная человеком для ухода от сиюминутного состояния духа в туманное забытье, где никакие людские заботы не тяготят бренное тело, непостижимым образом тянет на дно тяжким грузом. И является источником всех моих бед и несчастий, сопровождающих мою грешную погубленную жизнь, – и выпил медленно маленькими глотками, словно сладкий нектар, налитое в чарку.

Произнёсенная речь поразила высокопарным слогом начальника сыска, не каждый день встречаются философствующие люди, сознающие глубину своего падения.

– И который здесь день?

– В этом гостеприимном доме я, – собеседник начал загибать пальцы, но видно, что запутался, посмотрел удивленным взглядом на Путилина и произнёс, – извините, милостливый государь, но не ведаю.

– Да—с, – только и сумел вымолвить Иван Дмитриевич. – Похвально.

– Не судите строго, – Дмитрий не прекращал уважительно обращаться к собеседнику, соблюдая определенные приличия. Ведь это он непрошено подсел за стол, – моя чувствительная натура слепа и в такие судьбоносные повороты моей бренной жизни за текущим временем следить не имеет возможности, да и особого желания, ибо все в мире сущий прах, из коего мы вышли и в коей по истечении положенного срока земной юдоли уйдем.

– Что верно, то верно, – подхватил хозяин стола. – Малец, – крикнул Путилин, подзывая полового, – наполни сей сосуд греховным питьем и побыстрее.

– Не смею навязывать своего скромного мнения, но человек – сосуд Господен брошен в пучину существования бессловесным скотом и поэтому творит всякие непотребства, повинуясь зову желаний в первую очередь, а уж потом начинает размышлять о том, что сотворил. Вот я, – он поднес руку к груди и наклонил церемонно голову, – ваш покорный слуга. Дмитрий Серафимович Иваницкий, сын статского советника, почетного гражданина Самары, неизменного заседателя городской Думы, и прочая, прочая, прочая, бросил в былые года не только учение, но и службу, проживая за счет денежного довольствия, присылаемого отцом. Стыдно за такой образ жизни, стыдно, но, – удрученным видом добавил, – ничего с собой поделать не могу, ибо грешен перед всеми, особо перед матушкой, – перекрестился, – Царство ей небесное.

– И не гонят тебя за словоблудие?

– Нет, милостливый государь, – отвечал Дмитрий, – все Божьи твари мышление имеют одинаковое, только каждый в меру жизненных коллизий принимает ближнего либо как с дружелюбным, либо с отвергающим чувством…

– Постой, постой, – замахал руками Иван Дмитриевич, – уморишь меня своими словесами. Я – человек простого происхождения и не привык к барским измышлениям. Со мною надо запросто, не томи мудреным, не учен я.

– Хорошо, – присевший поник плечами и на лице появилась печать обреченности, что, мол, никто не понимает душу ближнего. – народ ныне злой стал. Вот Вы приняли меня за свой стол, а другие, – отвернулся в сторону, махнув рукой.

– Правильно говоришь, – Путилин облокотился грудью о край стола, – люди по своей сути разные. Вот я знакомца своего искал, прихожу к нему, а там мне поведали, что нет его.

– Съехал?

– Нет, – спрятал унылую улыбку в усах, – хуже, отправили его, успокой Господь душу его, на встречу с предками.

– Жизни лишили?

– Давай за него.

– За это можно поднять чарку, хотя я и не знал раба Божьего, но помянуть, помяну.

Путилин разлил до краев.

– Пусть земля будет Александру пухом, – ввернул начальник сыска имя убитого.

Дмитрий тихонько поставил чарку на стол, а Иван Дмитриевич поднес рукав к носу и с шумом втянул воздух, потом выдавил:

– Не то жалко, что денег должен, оно дело наживное. Мой давний знакомец, встретились случаем и тут такая незадача.

– Смертен человек, не сподобился Господь дать толику своего бессмертия.

– А я мыслю, душа вон из тела должна уходить, когда не нужна она становится на сем свете.

– Воистину так.

– Любил Сашка здесь бывать, может за этим же столом и сиживал.

– Вот судьба, – указал пальцем в потолок, потом опустил руку на стол, – может и со мною разговаривал, а я не ведал, – посетовал Дмитрий, – что человек одной ногой приближен к смерти. Как он выглядел, может и меня свела с ним судьба?

– Да какой, – Иван Дмитриевич показывал своим видом, что прилагает усилия, чтобы вспомнить, – роста небольшого, пониже меня будет, – он поднялся и показал рукою, все в кепке ходил, часто их менял и нравились ему новые, волосы короткие, цветом, как солома. Вот, работал он на этом, как там его, ну где галоши делают…

– На резиновой мануфактуре?

– Точно так, от этой копоти у него и лицо было под стать земле…

– Видел, – обрадовано произнёс Дмитрий, – но к великой скорби не был с ним знаком. Он компанию водил с другими.

– И с кем?

– Вот с теми двумя сиживал, – кивнул в сторону заинтересовавших ранее начальника сыска. – Да, честно говоря, я не присматривался, мне не было до других дела.

– И то верно.

Путилин не заметил, как его буравили подозрительным взглядом, и присматривался к нему нахмурившийся человек со шрамом. Потом он подозвал полового и тихо начал о чем—то спрашивать, указывая глазами на Ивана Дмитриевича и, чтобы никто не смог услышать их слов, склонили друг к другу свои головы.

Больше за вечер не появилось возможности вытянуть хоть что– то стоящее из охмелевшего Дмитрия, в конце беседы проигравшего в борьбе с проклятой горькой и теперь сполз на деревянную скамью и там с невозмутимо– детским выражением лица заснул.

Путилин расплатился, небрежно показав большую пачку банкнот, едва поместившуюся в кармане пиджака. Он поднялся, задев миску, которая с грохотом покатилась по полу, пошел, шатаясь из стороны в сторону к выходу. Уже у самой двери отметил, что половой подскочил к мужчине со шрамом и шепнул что—то на ухо. Тот поднялся, действительно оказался не малого роста, да и рука, как молот в кузне.

Сумерки начали завоевывать город, на небе появились первые звезды. На улице еще был люд, но не так, как днем, когда суетливая жизнь вступает в свои права и все отягощены заботами.

Иван Дмитриевич чувствовал себя не настолько опьяневшим, большая часть вроде бы выпитого зелья была действительно поглощена подсевшим Дмитрием. Благо чарки непрозрачные, а там дело за небольшим. Со стороны кажется, что собеседники пьют вровень и косеют одинаково, но голова начальника сыска остается довольно ясной.

В ту минуту, когда Путилин свернул из Свечного в проходной двор, он видел прижимающегося к каменной кладке и следующего вдоль стены за ним того здоровяка из трактира. Неприятный холодок пробежал по спине начальника сыска, хоть он и привыкший к любым поворотам событий, но все же нехорошее чувство начало подниматься изнутри и приятного становилось мало играть роль загоняемого зверя в такой охоте. Ускорять шаг нельзя, приходиться изображать выпившего лишку, иначе преследователь может заподозрить неладное. Может быть он и не виновен в трагедии, разыгравшейся в комнате Сергеева, зато появляется возможность задержать человека, оставившего по всей видимости без денег не одного забредшего с тугим кошелем в это не такое уж тихое место.