Игорь Москвин - Петербургский сыск. 1870 – 1874

– Ты прав.

– То ли клиент хороший, то ли знакомец, с которым господин Суров был в доверительных отношениях. Об этом можно судить по тому, что хозяин принимал гостя не в кабинете, а в этой комнате и притом с бутылкой вина, с закуской.

– Здесь не могу не согласиться, – рукой Иван Дмитриевич провел по виску, – и выражение лица у хозяина… я бы сказал, что нежданным было нападение. Слишком нежданным.

– Наверное, не ожидал от гостя такого.

Путилин пошел к винтовой лестнице, уходящей вверх вокруг чугунного тонкого столба.

– Там что? – кивнул головой в сторону второго этажа.

– Жилые комнаты, Вашбродь, – приложив руку к шапке, подал голос человек в полицейской форме с пышными усами.

– А ты кто будешь? – поинтересовался Иван Дмитриевич.

– Городовой Сидоров, – представился усатый, – я первый прибыл на место, заслышав свисток.

– Понятно. Жилые, говоришь.

– Так точно, Вашбродь.

– Меня зовут Иван Дмитриевич, – произнёс Путилин.

– Так точно.

– Когда ты появился в доме?

– Да как раздался свист, я прохаживался по проспекту близь арки.

– Что– нибудь видел примечательное?

– Нет, Вашбродь, все как обычно. Народ обычно толпиться начинает с самого ранья у рынка, там торговля. А по нашей стороне такого хождения нет.

– Когда заступил на дежурство?

– В четыре часа, Вашбродь, снег уже перестал валить.

– Кто попадался тебе на улице?

– Как всегда, – он поправился, – Вашбродь, из арки этого дома никто не выходил.

– Благодарю, сколько наверху комнат?

– Две спальни, гостиная, – перечислял полицейский, – комната для кухарки.

– Она жила на втором этаже?

– Так точно, – дополнил городовой, – Мария Сторман проживала во флигеле. Она была и кухаркой, и домоправительницей, и горничной.

– Она давно служит при господине Сурове?

– Нет, он принял ее по рекомендации по приезде.

– Когда это случилось?

– Месяца три тому.

Иван Дмитриевич посмотрел на помощника, тот понял с полувзгляда и удалился выяснять, что есть и откуда приехал в столицу, новоиспеченный хозяин ссудной кассы господин Суров.

Путилин прошествовал к лестнице, перила по круговой спирали уходили на второй этаж, на светлом дереве чужеродными полосками уходили вверх темные полосы, кое—где они прерывались, но вели в жилые комнаты.

Стоя на шестой или седьмой ступеньке начальник сыска видел второе тело. Женщина лежала на спине, раскинув в стороны руки.

В каждой из комнат Ивана Дмитриевича ждала одинаковая картина: ящики выдвинуты, содержимое валялось на полу ненужным мусором, на некоторых из них виднелись темные пятна застывшей крови, но ничего не было разбито, ни одна вещь не повреждена, словно для убийцы они представляли большую ценность, чем загубленные жизни. В спальне на полу валялась и окровавленная пятирублевая банкнота.

Спускаясь вниз, Путилин обратил внимание на часы, стоявшие у лестницы. Они стояли и показывали шесть часов сорок три минуты.

– Господин…, – Иван Дмитриевич остановился, пытаясь вспомнить фамилию городового, но потом понял, что тот не представился.

– Да, Вашбродь.

– Скажи, голубчик, – и указал на часы, – они всегда здесь находились?

– Так точно. И при старом жильце, и при господине Сурове. Он вызывал часовщика с соседней улицы, тот и занимался ремонтом.

– Можешь его сейчас привести?

– Извольте четверть часа подождать, – резко повернулся и зашагал к выходу.

Следы, оставленные окровавленной рукой, были повсюду и на ящиках, и на ручках дверей, и на стенах, и на вываленных на пол вещах, оказавшихся убийце ненужными.

В самом углу кабинета стоял раскрытый металлический шкап, который ускользнул от взгляда начальника сыска. В дверце торчал ключ серебристого цвета, две полки были пусты, на третьей лежало несколько тетрадей и несколько десятков расписок, как потом рассмотрел Иван Дмитриевич. Но было заметно, что убийца со всей аккуратностью отнесся к бумагам, хотя они и были сложены аккуратно, но чувствовалось прикосновение чужой руки.

– Вашбродь, – раздалось за спиною.

– Я слушаю, – повернулся к пришедшему городовому.

– Вашбродь, вот наш часовых дел мастер, – полицейский указал на стоящего рядом маленького человека с черной бородкой и косыми глазами.

– Прошу прощения, – пролепетал приведенный, – я – человек занятой, у меня много работы…

– Я – начальник сыскной полиции Путилин Иван Дмитриевич, – перебил тоном не требующим возражения, – мне нужна ваша консультация.

– Всегда к Вашим услугам, – часовых дел мастер стушевался.

– Скажите, в этом доме вы ремонтировали часы?

– О да! И прежний хозяин меня вызывал и нынешний, – сконфужено добавил, – которого жизни лишили.

– Хорошо, а какие?

– Те, что подле лестницы, – кивнул неопределенно себе за спину.

– Пройдемте к ним.

Они стояли напротив стоящих часов со стеклянною дверцею.

– Эти?

– Они самые, – ответил часовщик, – в них есть небольшая особенность, к моему великому прискорбию я так и не сумел избавиться от нее. При ударе они останавливаются, а при повторном начинают свой путь дальше.

– Значит, если их задели в шесть часов сорок три минуты, так они с тех пор и стоят.

– Да, извольте, покажу, – он несильно ударил по дверце и раздался негромкий бег «тик—так».

– Благодарю.

– Я – хороший мастер, – развел руками маленький человек, – но, увы, в данном случае я оказался бессилен.

– Можете быть, свободны.

Часовщик кивнул головой, надел шапку и вышел.

– Вы знаете хорошо свои улицы?

– Так точно, – во все лицо улыбнулся городовой.

– Будьте любезны узнать: видел ли кто—нибудь вчера вечером около семи часов кухарку…

– Марию Сторман, – подсказал полицейский

– Да, Марию Сторман, – потом дополнил, – и между семью и восьмью часами не выходил ли кто из флигеля.

– Будет исполнено.

– Меня интересуют все и посыльные, и поставщики продуктов, и жильцы дома, все, кто хотя бы на несколько саженей подходил ко входной двери.

– Будет исполнено, кому доложить?

– На Офицерскую, – сказал Иван Дмитриевич, – либо мне, либо дежурному офицеру.

Околоточный повернулся, стукнув каблуками.

– Вот архив ссудной кассы, – и Путилин перечислил документы, которые он взял в железном шкафу, потом распорядился агентам, чтобы составили перечень всех вещей, данных в залог господину Сурову согласно записям в тетрадях.

Потом воротился в свой натопленный за время отсутствия кабинет, скинул тяжелую шубу и остановился у окна, покрытого с обратной стороны причудливым зимним рисунком. Так простоял с четверть часа, первоначальный сумбур от увиденного, подмеченного и услышанного потихонечку перетекал в ясные мысли, выстраивающие по ранжиру действия, что предстоит предпринять в ближайшее время.