Игорь Москвин - Петербургский сыск. 1870 – 1874

– Вы его хорошо знали?

– Увы, чисто деловые отношения, но печально, когда человек по воле другого покидает мир. Печально.

– Что Вы могли бы про него сказать?

– Я не слишком хорошо его знал, но это был человек чести. Его слово было законом, если он что—то пообещал, выполнит непременно, прошу прощения, выполнил бы.

– У Вас были общие дела?

– Увы, крупных не было, но откровенно жалею, с ним я бы непременно хотел иметь деловые связи.

– Не показывал ли Вам или не просил произвести оценку или по иной причине кольца с бриллиантами, табакерки с вензелем из камней или броши с сапфиром.

– Нет, я не занимался оценкой таких вещей, хотя постойте, – ювелир застыл с удивленным взглядом, – да, да, господа, я помогал в оценке золотого кольца с большим бриллиантом и россыпью мелких, но не Николаю Степановичу, а господину Озерскому, который хотел заложить кольцо, и просил оценить подороже, жалуясь на крайне стесненные обстоятельства. Но я не покривил душой, ибо кольцо стоило больше, чем хотел получить господин Озерский, кажется Сергей Иванович. Да, да, совершенно верно, Сергей Иванович Озерский. Если не ошибаюсь, речь шла о семисот пятидесяти рублях. Но я утверждаю, кольцо стоило гораздо дороже, и Николай Степанович только выигрывал при любых обстоятельствах.

– Хорошо, а Вы можете его описать?

– Господа, прошло много времени, – посетовал господин Меллер, – постараюсь… Лет двадцати пяти, глаза, скорее всего, голубые. Да, я тогда удивился их небесной чистоте, нос прямой, щеки скорее впалые и лицо вытянутое, но его не портило. И усы они тоже его красили, придавали лицу черты эдакого воина. Пожалуй, все.

– Изумительно, – похвалил ювелира Иван Дмитриевич, – у Вас замечательная память.

– Благодарю за комплемент, если чем вас смог помочь, буду рад. А не замешан ли молодой человек в смерти бедного Николая Степановича?

– Увы, господин Меллер, – учтиво сказал начальник сыска, – у каждого из нас свои тайны. Может быть, известен адрес молодого человека?

– Увы, в этом я Вам помочь не смогу, ибо его адресом не интересовался.

– Скверно, но ничего не поделаешь.

– Надеюсь, чем —нибудь да смог Вам помочь!

– Да, мы благодарны за полученное, и разрешите откланяться, ибо, понимаете ли, дела.

– Что, господин Жуков, – похлопал Путилин рукой в перчатке по плечу помощника, – запомнил приметы?

– Так точно.

– Потом приедешь еще раз и показания господина Меллера обязательно запишешь, это важно для расследования нашего дела. По приезде разошли по петербургским участкам и уезда близь столицы, не забудь указать в розыскном листе и о поврежденной правой руке. Крови натекло много, отсюда получается, что рана серьезная

– Может Милованов что выяснил?

– Мне кажется, что один из троих искомый нами, но там фамилия Озерского не встречалась.

– Он так назвался, но нет уверенности, что такова его фамилия, ведь у нас есть Кондратьев, Иевлев и как там его…

– Старый– Леонидов. Иван Дмитрич, не беспокойтесь, всех проверим. Теперь у нас не узкая тропка, а целая мощенная дорога. Не уйдет от нас изувер, сыщем. Петли ему не миновать.

– Не хвались, идучи, хвались, возвращаясь.

– Иван Дмитрич, больше не буду.

В кабинет вошел с хмурым лицом Милованов, казалось, что все розыски закончены прахом.

– Здравия желаю, Иван Дмитриевич, разрешите доложить о проведенных изысканиях?

– Не возражаю..

– Иван Дмитриевич, извиняюсь, но пока имею возможность доложить об одном розысканом подозреваемом.

– Это любопытно.

– Господин Старый– Леонидов не числиться ни в адресной экспедиции, ни в каком ином ведомстве, зато я запросил министерство и оно сразу же ответило, что данный господин проживает в Псковской губернии, бывает в Санкт—Петербурге наездами и не замечен в противуправных делах.

– Я понимаю озабоченность, но…

– Иван Дмитриевич, – перебил его агент, – я не склонен покрывать преступников, но в проверяемом господине я уверен, он невиновен и по узнанному мною он уехал из Петербурга вечером десятого.

– Хорошо, а не мог он тайно воротится?

– Это тоже проверено.

– А остальные?

– Пока ничего доложить не могу, – Милованов опустил голову, – занят остальными. Закладчик Кондратьев, упоминаемый в записях господина Сурова, никогда по записанному адресу не проживал, более того указанного года рождения и сословной принадлежности в Петербурге вообще нет. Пока добавить нечего. – Агент был прав, что именование себя чужой фамилией уже было немалым преступлением и строго каралось судебной властью во избежание появления безродных однофамильцев.

– Тогда не держу, жду с новостями.

Милованов с хмурым взглядом поднялся, надел шапку и вышел.

– Что мыслишь по данному делу? – Иван Дмитриевич обратился к помощнику.

– Лиц, втянутых в это дело немного, подозреваемых можно счесть по пальцам. Получается, что из нашего списка остались двое.

– Ты прав, но ежели идем не в ту сторону? – прищурив глаз, испытующе посмотрел на Жукова.

– Я тоже об этом думал, но не складывается иное. Вижу в преступниках одного из двоих.

– По правде говоря, с тобою согласен, – потом без перехода добавил, – тебе ничего не напоминает фамилия Озерский?

– Больше походит на Озерки.

– Мне тоже пришло в голову, наш пострел либо там живет, либо часто бывает, поэтому сразу без подготовки назвал первое, что пришло на ум.

– Возможно.

– Если он назвался чужой фамилией ювелиру, то мог придумать другую для записи в закладную книгу.

– Мог.

– Тогда Озерский один из неявившихся закладчиков.

– Кондратьев или Иевлев.

– Совершенно верно и против одного из них свидетельствует поврежденная рука.

– Точно так.

– Что ж я, – Иван Дмитриевич начал перебирать бумаги, – ведь в присутствии хозяина кассы господин Меллер обращался к Озерскому по имени и отчеству, значит, в обоих случаях они должны совпадать. Вот так и есть, Кондратьев Сергей Иванович. Сообщи Милованову.

– А что с Иевлевым?

– Пусть разыскивают обоих, нам надо до конца убедиться, что Иевлев не убийца, а простой человек в трудную минуту обратившийся в ссудную кассу.

Когда Михаил вышел, Иван Дмитриевич воротился к изучению бумаг. Теперь он по—новому взглянул на них. В одном месте он обратил внимание на приписку, сделанную грифельным карандашом: «Приходил С. И. много рассказывал о поездке в Тулу». С. И. – это мог быть Сергей Иванович, назвавшийся Кондратьевым. А мог быть и Степан Иевлев, тоже ведь С. И. Да, подумал он, они были, если не в приятельских, то в очень хороших отношениях и господин Суров мог его принимать в дальней комнате за бутылкой вина. И это говорит, что молодой человек имел возможность знать о состоянии денежных дел хозяина. Любопытно, когда он задумал свой черный замысел? Что подвигло молодого человека на лишение жизни двух душ? Не зверьми же он воспитывался?