Фредерик Тристан - Загадка Ватикана

— Сирийская рукопись, которая в данное время находится в Санкт-Петербурге и датируется концом пятого века, — сказал Мореше, — свидетельствует о необычной переписке между царем Абгаром и Иисусом, той самой, о которой упоминается в нашем манускрипте. Я могу также подтвердить, что в Национальной библиотеке в Париже имеется «Новый Завет», переписанный в 1264 году, где приводится эта легенда, а одна из Ватиканских рукописей 1584 года содержит ответ Иисуса. Таким образом, речь идет о древней традиции, дожившей до эпохи, в которую появилась венецианская редакция нашего «Жития».

— Конечно, конечно! — воскликнул нунций, теряя терпение. — Но все эти соображения никоим образом не помогут нам отыскать профессора…

— А почему бы и нет? — возразил Сальва. — Дело в том, видите ли, что профессор понял раньше нас, что все это значит. И сделал выводы.

— Какие выводы?

— Он решил отправиться в Польшу.

— Ma come, in Pologna? [48] Но как это, в Польшу? (ит.).

На этот раз нунций Караколли спросил себя, а все ли у Сальва в порядке с головой? Решил отправиться в Польшу? А почему в Польшу?

— Потому что человек, который совсем недавно занимался подделкой рукописи, — поляк. Здесь наличествует пересечение доказательств, которое Стэндап уловил. Поэтому нам тоже нужно немедленно отправляться в Краков. Мы и так уже потеряли слишком много времени.

— Почему в Краков? — спросил монсеньор Караколли.

— Потому что именно там находится главный польский центр средневековых исследований. Наш мастер подделки работал там. Потом он привез псевдорукопись в Ватиканскую библиотеку и подменил ею аутентичную, упрятав последнюю в какую-то другую папку. Вот и все.

— Возможно ли это? С такими мерами предосторожности, со всеми этими системами электронного оповещения? — спросил отец Мореше.

Адриан Сальва снисходительно улыбнулся.

— Эти электронные системы рассчитаны лишь на то, чтобы предупреждать кражу, то есть чтобы никто не мог вынести отсюда тот или иной документ. Будучи закоренелыми прагматиками, американские инженеры не могли даже предположить, что кому-то придет в голову внести сюда какое-то произведение, ведь рукописи обрабатываются в лабораториях Ватикана и читать их разрешается только здесь. Таким образом, любой может притащить сюда все, что ему заблагорассудится. Никому до этого нет дела.

— В самом деле! — воскликнул Мореше. — Ты прав. Подлинное «Житие святого Сильвестра» и сейчас находится в Ватикане, в какой-то папке.

— Вот этого как раз и не поняли те, кто распорядился провести обыск в гостиничном номере Стэндапа. Они полагали, что профессор спрятал рукопись там. Не так ли, монсеньор?

Нунций смутился. Его лицо стало пунцовым. Потом он признался:

— Какой смысл скрывать от вас дальше? Узнав об исчезновении Стэндапа, мы подумали, что он мог похитить рукопись. Поэтому и решили обыскать комнату. Извините, что я вам не сказал этого раньше. Мне было стыдно признаться, что я подозреваю профессора в краже.

— Наконец-то мы прояснили хотя бы один неясный вопрос, — сказал Сальва. — Остальное мы, надеюсь, узнаем в Польше. Закажите нам, пожалуйста, два билета на Варшаву.

— Два билета?

— Мореше полетит со мной. Он мне необходим.

Караколли вышел, пристыженный, а иезуит мягко упрекнул Сальва в том, что он распоряжается его персоной, как своей собственной.

— Ах, — сказал Сальва, на которого вдруг снизошло лирическое настроение, — какая же это странная литературная выдумка — наша жизнь! И как я восхищаюсь всеми этими теологами, метафизиками, умозрительными исследователями невидимого, которые постоянно отодвигают границы, отделяющие нас от непознанного. Без них каким скучным, каким беспросветным было бы наше существование! Они — шутники высшего класса!

— Ты не хочешь казаться легковерным, не так ли? — заметил иезуит с улыбкой.

— А ты сам, какова твоя вера? Будем откровенны: мы верим, что мы здесь, и все же иногда мы спрашиваем себя, не сон ли это? Так или иначе, лет через двадцать мы исчезнем. Что будет тогда во вселенной? Конечно, для других она будет еще видимой, но недолго. В свою очередь и они уйдут. Итак, то, что мы называем реальностью, — это лишь мимолетное отражение, которое мы передаем одни другим через нашу плоть или наши деяния. Больше ничего.

— Ты слишком умен, но не слишком восприимчив. Я имею в виду — недостаточно близок к вещам и созданиям. Они для тебя лишь уравнения, которые необходимо решить.

Адриан Сальва рассмеялся от чистого сердца. Только Мореше мог позволить себе так с ним разговаривать. Уже в лицее они многие часы своего досуга проводили за такими беседами, в то время как другие играли в футбол. Не лучше было бы, если бы и они занялись тем же?

А сейчас, внимательный читатель, мы перенесемся с тобой из Рима в Польшу. Наши друзья улетят туда на самолете, а мы — на быстрых крыльях литературного воображения. Нам будет достаточно представить себе, что мы в Варшаве, и мы там окажемся, тогда как нашим путешественникам пришлось сначала наведаться в Париж, чтобы получить там польскую визу, в которой польское посольство в Риме могло им и отказать. После чего они поехали в аэропорт Руасси и после трехчасового полета, во время которого их накормили завтраком, оказались в Варшаве, где Сальва, вынужденный выстоять длиннейшую очередь к таможенному чиновнику, был объят гневом, в котором смешались его ненависть к бюрократической волоките, плохо перевариваемый воздушный завтрак и недовольство тем, что придется трястись в такси до самого Кракова.

Наконец в полном изнеможении они туда прибыли и поселились в старой гостинице на берегу Вислы. Это был древний ветхий дворец, пахнувший плесенью, в котором, однако, еще сохранились красивая мебель и гобелены тринадцатого века, оставленные здесь на произвол судьбы. Сальва поместили в комнату, где возвышалась такая огромная кровать с балдахином, что ее можно было принять за катафалк. Мореше пригласил к себе один из его собратьев, отец Кармиц, работавший в Европейском центре средневековых исследований, недалеко от кафедрального собора. Поэтому они получили возможность сразу же поговорить о цели своего приезда.

— Действительно, — сказал Кармиц, — два польских исследователя, работавших в Ватикане, возвратились сюда на прошлой неделе. Речь идет о людях, которые вне всякого подозрения. Один из них служитель церкви, отец Яровский; другой — человек светский, профессор Лодст. Трудно предположить, чтобы один из этих выдающихся ученых был замешан в какой бы то ни было подделке.

— Я желал бы встретиться с ними, — заявил Сальва голосом, в котором прозвучали упрямые нотки.

И он ушел спать, предоставив двум иезуитам строить свои предположения.