Фредерик Тристан - Загадка Ватикана

На следующий день около десяти утра они уже были около Европейского центра средневековых исследований, красивого здания восемнадцатого века, которое вынырнуло из тумана, словно огромный корабль. Отец Яровский и профессор Лодст ожидали их в небольшом зале, пахнувшем воском и когда-то служившем ризницей. Когда Сальва и Мореше вошли, они их приветствовали с отменной вежливостью. Первый был толстый, краснолицый, жизнерадостный, второй же — под два метра ростом и невероятно худ. Контраст между ними был такой карикатурный, что оба путешественника едва не прыснули со смеху.

— Господа, — сказал Сальва, усаживаясь, — мы приехали сюда, чтобы раскрыть одну маленькую тайну, которую, я уверен, вы охотно поможете нам прояснить. Речь идет об одной рукописи.

— Мы к вашим услугам, — сказал отец Яровский. — Как называется эта рукопись?

— «Житие святого Сильвестра».

— Какого Сильвестра? — спросил профессор Лодст. — Папы, сидевшего на престоле в тысячном году? Гербера?

— Базофона, — бросил Мореше.

Профессор Лодст громко расхохотался.

— Эта идиотская легенда! Да ведь вам хорошо известно, что никому до сих пор не удалось обнаружить эту рукопись. Она просто не существует.

— А вы какого мнения, отец Яровский?

Церковник казался смущенным.

— В Риме ходили слухи, будто бы что-то в этом роде нашли…

— И каковы были эти слухи? Кто их разносил?

— Господи, да я не обратил внимания.

— А не был ли это Юрий Костюшко, секретарь посла?

— Действительно, он, — пролепетал святой отец, крайне растерянный. — Но это мелкая сошка, коммунист, вы понимаете… Я не счел нужным заинтересоваться этими бреднями.

— А что содержали эти бредни?

— Сущий вздор. Будто бы в обнаруженной рукописи содержится тайна, способная расшатать устои папского престола!

— А еще?

— Еще? Кажется, будто бы в этой рукописи приведены доказательства, что святой Петр никогда не бывал в Риме. Словом, чушь несусветная.

Адриан Сальва поднялся.

— Господа, а почему вы скрываете от нас, что недавно встречались с профессором Стэндапом?

На лицах обоих отразилось удивление — и, вполне возможно, они в самом деле были удивлены.

— Но мы ничего от вас не скрываем, — сказал профессор Лодст. — Почему наша встреча с профессором Стэндапом должна вас интересовать?

— Вы встречались с ним в Ватикане. Потом он оставил Рим и приехал сюда, в Краков. Вы опять с ним виделись?

— Мне кажется, что профессор действительно в Кракове, — сказал отец Яровский. — Позавчера я вроде бы видел его, но поклясться в этом не могу.

— После возвращения из Рима никто из вас с ним больше не разговаривал?

Ученые заверили Адриана, что их последняя беседа со Стэндапом состоялась в Ватиканской библиотеке.

— Он вам сообщил, что мы обнаружили «Житие святого Сильвестра» и что он его переводит?

— Нет. Зато он расспрашивал о возможностях краковских лабораторий, и мы посоветовали ему связаться с доктором Грошехом, нашим специалистом по палеографии.

— Вот это нам и нужно, — сказал Сальва. — Спасибо, господа, за вашу неоценимую помощь. Где можно найти этого доктора Грошеха?

Сальва и Мореше встретились с Грошехом через несколько часов в его квартире. Это был человек хмурый, сутулый, с маленькими черными очками на бледном, плохо выбритом лице. Его поношенный костюм, наверное, был у него единственным, он надевал его каждое утро в течение нескольких лет, об этом же свидетельствовала и его пожелтевшая рубашка с кольцом грязи на воротнике.

— Пожалуйста, господа, входите.

Его тонкий голос прерывался через регулярные промежутки времени сухим кашлем, таким сильным, что его бледные щеки окрашивались легким румянцем. Сальва и Мореше прошли по темному коридору в тускло освещенный кабинет, набитый книгами, большинство из которых лежали кипами на полу. Десятки других загромождали стулья и столы, составлявшие существенную часть меблировки этой странной библиотеки без стеллажей.

— Приветствую вас, господин профессор, и вас, отец Мореше, кхе-кхе, не могу выразить своей радости, кхе-кхе, что имею удовольствие видеть вас у себя, кхе-кхе, уберите книги с этих стульев и располагайтесь.

— Доктор Грошех, — сказал Сальва, — вам приходилось в последние дни встречаться с нашим другом и коллегой, профессором Стэндапом?

— Англичанином? Конечно. Он выразил желание, кхе-кхе, связаться с одним из моих друзей, большим художником, уж не знаю, зачем ему это было нужно.

— А не могли бы вы назвать нам имя этого вашего друга?

— Янош Кожушко. Непревзойденный специалист по палеографии, кхе-кхе. Я много работал с Кожушко. В последнее время мы вместе изучали особенности прирейнских рисунков, кхе-кхе, украшавших рукописи В-146 и F-307, хранящиеся в нашем университете. И когда я назвал Кожушко большим художником, кхе-кхе, я имел в виду его мастерство владения средневековой каллиграфией. У него очень уверенная рука.

— А приходилось ли ему копировать каролингские письмена?

— Да, он скопировал несколько таких рукописей. Понимаете, кхе-кхе, с нашим политическим режимом денег постоянно не хватает, и Кожушко неплохо зарабатывает своими копиями. Он их продает немцам. Надо понять…

— А как, по-вашему, способен он сочинить пародию на житие какого-нибудь святого, чтобы потом переписать ее каролингскими буквами?

На доктора Грошеха напал приступ кашля, который, как вскоре выяснилось, был веселым смехом.

— Янош — знаменитый плут, он умеет лгать легко и вдохновенно. Кхе-кхе, что вам сказать? Его покупатели немцы любуются красотой рукописи и не способны оценить текст. Это, главным образом, богатые буржуа, предприниматели, кхе-кхе, свиньи, которые платят деньги, как мы говорим.

— А действительно ли профессор Стэндап встречался с Кожушко?

— Я не знаю. Посмотрите-ка, видите эту папку — она лежит вверху, на буфете? Кхе-кхе. Это «История Карла Великого» из аббатства Грюнау. Подлинная рукопись. Я украл ее и храню здесь у себя из страха, чтобы наши дорогие правители не продали ее кому-нибудь. Они ведь способны продать что угодно. В этом безумном мире, кхе-кхе, разве поймешь, где истина, а где ложь?

Янош Кожушко жил на противоположном берегу Вислы, в доме, построенном в пятидесятые годы, уже полуразрушенном, где обитали вперемежку дети, женщины и старики, тогда как мужчины в свободное от работы время проводили свою жизнь в кабачках. Квартира палеографа находилась на самом верхнем, седьмом этаже, куда можно было подняться по мрачной бетонной лестнице, украшенной похабными граффити.

Сальва постучал в дверь и, подождав немного, постучал еще громче, после чего в дверном проеме показался еще молодой человек, немного подвыпивший, но с лицом, озаренным приятной улыбкой. Он был в шортах и тенниске, раскрашенной цветами Арканзасского университета.