Светлана Сорокина - Старый дом под платанами

Снова и снова я пытался собрать воедино уже известные мне факты, проанализировать их и сделать выводы. Увы, в итоге понимал, что информации у меня незначительное количество, а об уликах и говорить не приходилось, – их просто не было! Прошло два года после трагического дня, когда девушки, которую обожали все живущие в особняке, включая прислугу, – не стало. Даже если и были какие-то зацепки, они давно уже были уничтожены или самим убийцей или горничными, вытирающими и моющими до блеска все поверхности в доме. Тем ни менее события развивались своим чередом.

Однажды меня посетила Амалия. У нее была ко мне необычная просьба: получить разрешение от ее сестры – госпожи Алисы, играть на рояле любимый вальс. Мне ничего не оставалось, как пообещать исполнить ее просьбу. Набравшись смелости, я спросил у призрака матери Марии, что ее удерживает в этом доме, и не ожидал получить более странный ответ:

– Конечно, Шопен и этот вальс… Я должна сыграть его как следует. Но это невозможно, так как он – божественен!

– Значит, пока Вы не сыграете его как следует, Вы не сможете покинуть этот дом и Землю? Почему?

– Потому что не знаю, что скажу Шопену, когда мы будем прогуливаться по аллее небесного сада. Что я так и не смогла исполнить его вальс? Ведь мне предстоит вечность смотреть ему в глаза и… что? Видеть укор великого композитора?

– Я был уверен, что Вы здесь из-за Марии, Вашей дочери…

– Моя миссия по отношению к ней выполнена. Мы ничем не связаны. Своей смертью я обязана ее рождением. Но я благодарна ей за то, что она пришла в этот мир и за то, что она слушает Шопена в моем исполнении. Наблюдая, как дочь росла, я была ей ангелом-хранителем. Теперь рада, что Мария дождалась Вас, Алексий. Не забудете о моей просьбе? – Амалия подошла ко мне совсем близко, и мои конечности озябли. Ее огромные глаза, такие как у Марии, пристально смотрели на меня.

– Не беспокойтесь. Сделаю все, что в моих силах.

– Я знала, Вы поймете. – Вздохнула она и мило улыбнулась.

– Постойте, но почему вы называете меня на старославянский лад, как священника?

В следующую секунду Амалия исчезла, и я снова подумал, не плод ли это моего воображения? Привидение, пытающееся в совершенстве сыграть вальс Шопена? Не вызвать ли мне самому себе неотложку? Кстати, как долго будет длиться это «музицирование»? Год, два или – столетия? Есть от чего сойти с ума и как я об этом скажу госпоже Алисе?

Постепенно для меня открывались тайны старого дома, но я не становился от этого более счастливым. Его окна-глазницы, хотя и смотрели на мир, – были зашторены. Особняк, обособленный от Вселенной туманом сновидений, был плывущим во тьме кораблем, лавирующим среди скал. Почему-то по воле Судьбы, я стал капитанам этого странного судна.

Несколько раз я подходил к госпоже Алисе с твердым намерением передать просьбу Амалии, но не мог этого сделать. Открыв рот, я начинал говорить о хорошей погоде, красивом саде или о чем угодно, что приходило в голову, но только не о вальсе Шопена. Всякий раз, представляя реакцию госпожи Алисы, я загадывал, что она сделает: одно действие из трех – позвонит сразу в нервно-психологический диспансер, попросит приехать ко мне своего доктора Глейзера или просто вызовет скорую помощь?

Все же слово, данное мной Амалии, угнетало. Ведь я обещал выполнить ее просьбу! Каждый раз, чувствуя ее присутствие рядом, настроение мое портилось. Иногда казалось, что кто-то гладит меня по волосам или притрагивается к моей руке. Очевидно, она или Мария напоминали о себе. Как-то днем в будуаре представился удобный случай поговорить на эту тему. Госпожа Алиса сидела за секретером, и что-то записывала в еженедельник. Французское окно было настежь открыто, и из него хорошо просматривалась Западная терраса, залитая солнцем. Там никого не было. Попросив у госпожи чистый лист бумаги, я вышел через французское окно и сел за плетеный столик на свежем воздухе. Думалось хорошо, и я стал записывать идеи. Скоро хозяйка дома присоединилась ко мне и попросила вездесущую Эву принести нам чай с бисквитами. Поинтересовавшись, о чем я пишу, она была удовлетворена. Заметки и тезисы для дальнейшего плана работы, – ей было это понятно:

– Помню, как теплыми, летними вечерами в лучшие времена для моей семьи, когда все еще были живы, Амалия никак не могла понять, почему я бегу к секретеру и хватаюсь за ручку и блокнот. Она совершенно была не практична. План работы, который я всегда составляла, казался ей китайской грамотой. Зато она любила играть на рояле. И как играла! Восхитительно! Я могла слушать часами…

– Как она «музицирует»? – Неожиданно для себя задал я вопрос, перебив рассказчицу. – Простите. Сам не знаю, почему я вспомнил это выражение госпожи Матильды.

– Я думаю, знаете. Вероятно, Вы тоже слышали «двойное пиано» звуков рояля, доносившихся из Музыкальной гостиной? – Госпожа Алиса опустив глаза, размешивала ложечкой в чашке сахар. Однако кусочки сахара лежали рядом на блюдечке.

– Вы не положили сахар.

– Простите, что Вы сказали? – Я повторил. – Спасибо. Действительно. Задумалась, вспомнив Амалию и тех, кого уже не вернешь.

– В то Воскресенье, придя раньше с храма, я слышал доносившийся с Музыкальной гостиной вальс Шопена.

– Снова кто-то упражнялся без моего ведома? Тогда явно это не Кэтти и не Эва. Ведь они были со мной в гостях у тетушки Филиппа. Я обязательно спрошу у слуг. Возможно, Лизи умеет играть? Не беспокойтесь, Алекс. Еще – бисквиты?

– Нет, нет. Благодарю. – Поспешно отказался я, но было уже поздно. Разговор перешел в другое русло, а подошедшая Эва, все же принесла дополнительную порцию пирожных.

Госпожа Алиса явно не хотела говорить о привидениях. Возможно, она не хотела потерять жильцов? Ведь в маленьких городках вести разносятся быстро. Второй вариант, который так же не следовало отбрасывать – ее отрицание потустороннего мира и как следствие – призраков. Именно это я видел все время – непринятие очевидных фактов. То же самое, правда, по-своему, о происходящем в доме пыталась ей объяснить и Матильда. Почему старушка не скажет бывшей невестке прямо о том, что ее волнует?

Через несколько дней произошло еще одно событие. Прогуливаясь как-то по саду, я оказался в отдаленном месте. Высокая изгородь из тиса отделяла эту зону сада от остальной его части, делая ее скрытой от посторонних глаз. Нырнув под зеленную арку с белоснежной ажурной калиткой, я оказался в другом мире: античные руины и проросшие среди них ампельные растения, превращали его в забытый мир древней Эллады. Именно об этих «Дебрях» говорила одна из дам на чаепитии в Музыкальной гостиной. Отсюда была видна скрытая деревьями белая беседка, увитая плетистыми розами. Любоваться руинами, древнегреческими статуями и рукотворным водопадом, вероятно лучше всего было именно оттуда. В беседке я заметил Матильду. Ее инвалидное кресло стояло рядом, а она проворно передвигалась, пытаясь поймать яркую бабочку, едва не перевалившись за решетчатое ограждение. За этим занятием я ее и застал.