Нэнси Розенберг - Месть

Время шло, он вскрыл уже третью банку пива. Головная боль отпустила. Он покинул Омаху по причинам более существенным, чем холодный климат. В его памяти возникли картины прошлого.

Однажды, когда Каннингхэм был еще патрульным полицейским, его с напарником направили к продовольственному магазину, где в этот момент происходило ограбление. Видя, что стекло окна, выходящего во двор, разбито, и слыша, как им показалось, шум внутри здания, они вызвали подкрепление. Напарник занял позицию во дворе, а Каннингхэм у фасада. Подкрепление еще не прибыло, когда Каннингхэм услышал звон разбитого стекла, пистолетный выстрел и истошный голос напарника, вызывавшего по рации «скорую помощь». Каннингхэм в это время со всех ног бежал во двор. На земле, истекая кровью из огромной раны на голове, лежал молоденький парнишка.

Напарник склонился над распростертым телом.

— Это носок… носок, — повторял он. Голос и выражение глаз говорили о том, что он близок к истерике.

Каннингхэм отодвинул его в сторону и начал непрямой массаж сердца. Нажимая на грудную клетку раненого, Каннингхэм бросил взгляд на асфальт и увидел в луже крови что-то похожее на губку, он понял, что это мозги мальчишки, выбитые пулей из его головы. Дальнейшее проведение реанимационных мероприятий явилось бы пустой тратой времени. Он прекратил массаж и вытер окровавленные руки о форменные штаны.

— Я думал, что это пистолет… ты слышишь меня? — Напарник схватил Каннингхэма за рубашку. Вдали послышался, приближаясь с каждой секундой, вой полицейской сирены. — Он лез через окно… Я увидел у него в руке что-то белое… Я подумал, что это револьвер, инкрустированный жемчугом. Я выстрелил. Я не знал, что это ребенок… Я не знал.

Каннингхэм взглянул на правую руку мальчишки и увидел, что она обернута белым спортивным носком. Он обернул руку, чтобы не порезаться, выбивая стекло окна.

Напарник нагнулся к голенищу и вытащил оттуда завернутый в целлофан пистолет двадцать второго калибра — они называли их подкидышами — незарегистрированное, чистое оружие. Многие полицейские носили их именно для таких вот ситуаций, на случай, если им придется по ошибке убить невооруженного подозреваемого. Каннингхэм стоял и безмолвно смотрел, как напарник, наклонившись, снял носок с руки мальчика. После этого он вложил пистолет в безжизненную руку, подержал его, а потом отпустил. Оружие упало на землю.

— Не выдавай меня, — просил напарник, пока к месту происшествия подъезжали полицейские машины и карета «скорой помощи». — У меня пятеро детей, мне вот-вот должны дать сержанта.

При расследовании выяснилось, что убитый был четырнадцатилетним беспризорником, сбежавшим из дома от жестокого обращения. Он жил на улице. В продовольственный магазин с аптечным отделом он лез не за наркотиками или деньгами, а за едой. В следующем месяце напарник Каннингхэма стал сержантом, а сам он следователем. Поскольку тот человек был его непосредственным начальником, Каннингхэм уволился из отдела.

Он открыл последнюю банку и посмотрел на темневший песчаный пляж, освещенный лишь огнями завода и лунным светом, пробивавшимся сквозь мрак туманной ночи. Он внимательно оглядел песчаную косу, праздно думая, что, может быть, где-то там, в темноте, лежит труп. Что бы сделал он сам, если бы кто-то изнасиловал его дочь, а он не только знал бы, кто этот кто-то, но смог бы узнать, где он живет? Допустил бы он, чтобы наказание определил закон, или позволил бы зверю своей ярости взять дело правосудия в свои руки? Лили Форрестер хорошая женщина. Она преданный делу и трудолюбивый прокурор. Она мать. Тот его давний партнер тоже был хорошим человеком и отцом. Но Каннингхэм ненавидел его за то, что он вложил пистолет в руку мертвого мальчика. Он ненавидел себя за то, что стал соучастником той лжи, которая навеки прилипла к памяти о бедном мальчишке.

Он уговаривал себя, что Бобби Эрнандес был ошибкой Господа. Он убийца и насильник, который подстерегал свои жертвы, как хищное животное. Каннингхэм с отвращением вспомнил о том неописуемом насилии, которому подверглась Кармен Лопес, девочка, которая посмела подняться выше зараженного преступлением окружения, где она выросла, которая училась в школе и готовилась к достойной жизни. Ее друг, Питер Макдональд так и не успел ничем отличиться за свою короткую жизнь. Хотя он и не мог пока доказать, что Эрнандес является соучастником преступления, инстинкт подсказывал Каннингхэму, что он не ошибается, и Бобби был среди тех, кто убивал Кармен Лопес.

Он видел Лилиан Форрестер в последний раз более шести недель назад. Но ясно представлял себе ее лицо. Она не была из тех прокуроров, которые надменно расхаживают по залу суда, влюбленные в звуки собственного голоса, стремящиеся добиться приговора любой ценой, лишь бы победить и вставить в свою шляпу еще одно цветистое перышко. Он вспомнил, какое усталое было у нее лицо во время расследования последнего дела об убийстве, где он выступал следователем, а она обвинителем. Он вспомнил ее не слишком хорошо отглаженный костюм, ее непослушные рыжие волосы, прядями падающие ей на лоб. Она жила своей работой; работа поглощала ее без остатка. Они были очень похожи, они были близкородственными душами.

Родство, рожденное убеждением.

Он допил пиво и поехал домой.

Лили и Шейна ехали домой из полицейского управления в Вентуре. Обе только что подписали заявление, в котором говорилось, что они, мать и дочь, считают Марко Курасона, американского гражданина кубинского происхождения, человеком, совершившим преступление, жертвами которого они стали. В детстве и юности он имел массу приводов в полицию, был судим за воровство, а за пять лет до настоящего преступления был приговорен к тюремному заключению за изнасилование. Вследствие того, что он не смог найти себе работу, Марко Курасон в апреле нарушил условия своего досрочного освобождения под честное слово, за что был подвергнут аресту на пять суток, который отбыл в тюрьме графства.

Он был освобожден из тюрьмы в тот самый день, когда мать и дочь стали жертвами насилия.

Марджи Томас проинформировала Лили о том, что среди вещественных доказательств, добытых при судебно-медицинском освидетельствовании Шейны, имеется несколько волосяных фолликулов с ее лобка. Следствие собирается установить, нет ли идентичных волосяных фолликулов на теле Марко Курасона. Перед тем, как подписать заявление, Лили попросила, чтобы его вернули в опознавательную комнату и попросили прочитать вслух записанные на листе бумаги слова: «Попробуй крови шлюхи». Лили внимательно слушала, как он читает написанные слова из своей половины комнаты. Шейна в это время терпеливо ждала мать в коридоре.