Юлия Терехова - Хроника смертельной осени

И поэтому, когда Катрин уезжала каждое лето в Париж, по ее словам, встряхнуться и побегать по магазинам, недели на три – он бродил по дому как неприкаянный из угла в угол, чувствуя, как жизнь вытекает из него по капле каждую минуту, когда ее нет рядом. Ежегодно (она пропустила только один год, шестнадцать лет назад, когда была беременна Варей), к лету Катрин становилась чрезвычайно нервной, словно оголенный провод, огрызалась на каждое неудачно сказанное слово, но после возвращения из Парижа она словно рождалась заново – только поэтому Сергей терпел ее ежегодные отлучки. Глаза жены светились, она казалась умиротворенной и нежной…

– Ты виделась с мамой? – спросил он дочь.

Та кивнула и усмехнулась с легкой иронией:

– Конечно, виделась.

Поняв, что гроза отцовского гнева миновала, она плюхнулась на диван, задрав длинные ноги в каких-то кошмарных грубых сандалиях на журнальный стол.

– И как она?

– Что – как? Она только вчера приехала, – удивленно ответила Варя, поднимая бровь.

– И?..

Она стала неохотно рассказывать:

– Маман позвонила из Руасси. Я приехала к ней в отель, и мы пошли к Леону.

– К какому еще Леону? – ревниво оживился Булгаков.

– Mon dieu… – вздохнула дочь. – Ну, мидии мы есть пошли…

– А, ну да, – Сергей вспомнил: «Léon de Bruxelles» – любимая парижская забегаловка Катрин.

– А потом я поехала домой, а она вернулась в отель – сказала, что страшно устала.

– Я ей звонил вечером, она трубку не брала, – проворчал Сергей. – Не знаешь – почему?

– Ну, потому и не брала, – пожала плечами дочь. – Говорю – устала, спать, наверно, легла.

– Наверно, – буркнул Булгаков. – И больше вы не виделись?

– Когда бы это? Я улетела самым ранним рейсом… – Варвара потянулась к столу и цапнула лежавший на нем журнал «People». На обложке красовалась прелестная светловолосая дама лет сорока, в вечернем платье. Грани камней гранатовой звезды о семи лучах, на витой старинной цепи, отбрасывали кровавые отблески на ее тонкое лицо и огромные русалочьи глаза. Заголовок гласил: «Герцогиня Альба посетила благотворительный концерт Дмитрия Крестовского в «Метрополитан Холл», Нью-Йорк. Сбор средств организован в пользу Фонда помощи женщинам, пострадавшим от насилия».

– О! – воскликнула Варя, – Анна! Она меня хотела с собой взять на этот концерт.

– А ты – что? – спросил Сергей.

– А у меня репетиции и занятия в школе, – с сожалением ответила дочь. – Кто ж меня отпустит? Анна обратилась к директрисе – но та уперлась… Merde…

– Следи за языком, – поморщился Булгаков.

Дочь махнула рукой.

– Дерьмо, короче! Только косо стала на меня смотреть, – сообщила она. – Слушай, пап! Я пойду? Меня там Антон с Максом ждут.

– Подождут, – ответил Булгаков. – Ты только прилетела. Тебе отдохнуть надо.

– Да не надо мне отдыхать. Я к Максу хочу… – начала Варя и прикусила язык, заметив, как изменился в лице отец.

– Не слишком ли много времени ты с ним проводишь? – осторожно спросил он.

– Много? – удивленно похлопала длиннющими ресницами дочь. – Да я в Москве бываю два раза в год – месяц летом и неделю на Рождество. Это, по-твоему, много?

– Варвара! – строго произнес Булгаков. – Хватит врать! Я знаю, он летал в Париж в феврале.

Девочка покраснела. И откуда папа́ узнал? Они держали все в тайне – она, Макс и их тайный союзник – Антон. Который, хотя и ревновал сестру к приятелю, но, видимо, считал, что уж лучше Максим, чем невесть кто. Опять же – оба на глазах…

И когда Макс собрался к ней в Париж на 14 февраля, Антон прикрыл друга перед его отцом, подтвердив сомнительную легенду о музыкальном фестивале.

– Ну, летал, – поджала она губы. – Ну и что?

– Как это что? Где он останавливался?

Варя покраснела еще сильнее. Макса приютила Анна, железным голосом прокомментировав: «Я буду следить за вами, молодые люди! И жить вы будете в отдельных комнатах!» Она поселила Максима в дальнем конце ее бескрайней квартиры и настрого приказала прислуге глаз с этой парочки не спускать. Что и было выполнено, под угрозой немедленного увольнения – как только Варвара и Макс пытались уединиться – без всякой задней мысли, просто чтобы побыть вдвоем – сразу, словно по мановению волшебной палочки, возникала либо горничная с метелкой для пыли, либо лакей со щеткой для натирки паркета.

– Он останавливался у Анны, – честно созналась Варя.

Ну, это еще куда ни шло, Сергей знал, что герцогиня Альба не допустит распущенного поведения в своем доме. Нельзя сказать, что он успокоился – какой может быть покой, когда ты отец пятнадцатилетней дочери? Но что в данной ситуации он мог сделать? Запретить ей встречаться с Максом? Подобный шаг вызовет гневное недоумение – и у нее, и у него, а хуже всего – породит страшные вопросы, на которые существуют только такие же страшные ответы. Остается надеяться только, что это увлечение пройдет и не станет фатальной и трагической страстью – с непредсказуемыми последствиями.

– И чем же вы занимались? – с иронией спросил Сергей.

Дочь критически окинула его взглядом. Старый папа́. Да что он понимает? Что он знает о любви?

– Он мне стихи читал, – тонко улыбнулась она. – Ты ничего не имеешь против?

– Какие еще стихи? – буркнул Сергей.

– Жак Превер. Это французская классика. «Rappelle-toi Barbara».

– Что? – у Сергея перехватило дыхание. – Как ты сказала?

– Да ладно, все равно ты не знаешь. Ну, я пойду?

Что с ней делать? Папа же ничего не знает и ничего не понимает…

– Ладно, иди уж… Только никакого байка и чтоб дома с Антоном были к моему приходу…

Девушка с облегчением кивнула и направилась к выходу, но как-то неуверенно, словно хотела еще что-то сказать, но не решалась.

– Что, детка? – спросил Булгаков.

– Пап, – она продолжала мяться. – Скажи, прилично дарить мужчине подарки?

– Что? – нахмурился Булгаков. – Ты о чем, родная? Какие подарки и какому мужчине?

– Максу, – чуть слышно призналась она, заливаясь краской смущения. – Я привезла ему подарок, но не знаю…

– Смотря что, – улыбнулся Булгаков.

– Украшение, – он едва услышал ее лепет.

– Ничего себе, – присвистнул он. – Ты купила Максу украшение?

– Ну, если быть точной – хотела купить. Решила с маман посоветоваться…

– И что она тебе посоветовала? – заинтересовался Сергей.

– Ничего, – робко призналась Варя. – Она дала мне вот это…

Она залезла в растаманскую сумку, висевшую через плечо, и достала из нее синий шелковый мешочек. С трудом нащупав в мешочке что-то маленькое, она извлекла это на свет божий и протянула отцу раскрытую ладонь.

Грушевидная жемчужина цвета шампань – небольшая серьга – лежала на нежной ладошке дочери, словно в раковине-жемчужнице – маленькой и безгрешной. Какое-то воспоминание шевельнулось у него в памяти и, несмотря на то, что оно было смутным, он почувствовал, как сердце пронзила острая боль.