Нина Васина - Правило крысолова

Короче, когда мы дошли до поворота на проселочную дорогу, оттуда вырулил грузовик, и луна взошла в полном своем великолепии. Так удачно получилось, что грузовик этот днем перевозил навоз и чернозем, и нам разрешили забраться в кузов, и там на нас напал такой хохот, что водитель грузовика остановился и поинтересовался. “Чего ржете?”

А смеялись мы потому, что Ладушкин предложил съесть в кузове дыню. Он сказал, что времени у меня в обрез — хоть бы успеть до полуночи добежать до изолятора. А Антон удивленно спросил, как же мы будем есть дыню грязными руками? А Лора сказала, что как раз руки-то у нас чистые, а вот все остальное… Я предложила пригласить и шофера, Лом поддержал — что ему, шоферу, какой-то там понос обезьяны, если он весь день возил натуральное поросячье дерьмо! И вот тут нервы у всех сдали, и мы стали смеяться на пять разных голосов и довели друг друга этим разнообразием до полного истощения, а Ладушкин, разрезая дыню, умолял пожалеть его и кусал губы, чтобы остановить слезы, но слезы текли из его глаз и нарушали процесс выздоровления сломанного носа…

После моего появления в камере другие шестеро ее обитателей (назвать их всех “женщинами” я не могу, потому что двоих маленьких истощенных девушек можно было назвать только подростками, а еще одна… или один?., приказал называть его Викторией, “А кто назовет Виктором, тот получит, — как он выразился, бедненький, — по яйцам”) организованно скучились в одном углу, а потом вызвали стуком в дверь дежурного. Они что-то кричали о правах человека и противогазах, но я уже не вникала. Я спала.

Этот понедельник начался у моей бабушки в четыре сорок утра. Она встала и, шаркая утепленными шлепанцами (из шкуры козы и… правильно, мехом внутрь), спустилась на кухню, чтобы поставить чайник. Потом она вернулась в спальню, села в кресло-качалку, укрылась пледом и стала ждать. Дедушка Питер услышал ее шаги, медленно сел в кровати, откашлялся, выдвинул ногой из-под кровати плевательницу, подумал, подумал, взял ее с пола и выплюнул все, что откашлял. Засунул ноги в свои утепленные шлепанцы, накинул халат, спустился в кухню, заварил травяной чай, окатил кипятком две чашки, поставил их на поднос, прислонил к горячему боку чайника и вышел на крыльцо.

В октябре в пять утра на дворе темным-темно, но Питер хищным взглядом оглядел клумбу за деревьями, хмыкнул и пошел по мокрой траве к кустику ярко-желтых ноготков-камикадзе. Они решили закончить свою цветущую жизнь этой осенью принципиально под снегом. Питер сорвал шесть цветков, общипал прихваченные холодной смертью некоторые пожухлые лепестки, и в маленькой глиняной вазочке рядом с чайником и чашками они засветились воспоминанием о солнце.

Питер поднялся к бабушке в комнату, она улыбнулась, дождалась, пока брат помешает ложкой в чайнике и разольет пахучую жидкость по чашкам.

— Спасибо, родной, — сказала она, принимая чашку и пряча глаза.

— Итак, ты решила ехать… — Питер сел на пуфику трюмо, чтобы лучше видеть опущенное бабушкино лицо.

— Да. Вот выпью чаю и поеду.

— Не надо.

— Я поеду.

— Я тебя очень прошу не ехать. Я ведь редко тебя о чем-то прошу.

— Я все равно поеду, — монотонно повторила бабушка.

— Ты все знаешь?

— Я знаю все, что нужно, чтобы девочку освободили. Ей не место в тюрьме. Тебе меня не уговорить. Я знаю, ты всю жизнь боялся умереть, боли боялся, неприятностей, старости. Представь, что больше ничего не надо бояться.

— Ты говоришь, что мне больше ничего не надо бояться? — шепотом переспросил дедушка и потер грудь слева. — А Антон? Кто его сбережет?

— Антуан сильный мальчик и сообразительный. Инга поможет ему вырасти и полюбить жизнь. Нам с тобой в этих обличьях все равно не дожить до времени, когда мальчик вырастет.

— Сестра, — опять попросил Питер. — Я эту проблему решу сам. Не езди.

Бабушка встала, посмотрела на сгорбленного брата, погладила его по голове.

— Ксения звонила, — сказала она тихо. — Приглашала сходить на выставку немецких кукол. Я сказала, что ты точно захочешь пойти, а у меня дела. Она заедет после обеда.

— Вот она и позвонила, — кивнул Питер. — Ханны не стало, и она позвонила мне.

— Сходи. Посмотри, нет ли там куклы моей бабушки. Помнишь ее?

— Ужасная говорящая кукла? Хорошо. Посмотрю.

— Питер, — после этого спросит бабушка, — тебе не страшно? Ты стал Крысоловом.

В семь двадцать бабушка подъехала к приемной ФСБ, записалась у круглосуточного дежурного в огромном журнале и попросила показать ей, где находится отдел внешней разведки. Дежурный крепился изо всех сил, но улыбки сдержать не смог.

— Бабушка, — попросил он ласково, — лучше вам все вопросы решить у дежурного офицера по связям с общественностью. Он принимает, правда, с девяти часов, пока можете пройти в комнату для посетителей. А хотите, оставьте анонимное сообщение вот в этом ящике для писем, анонимные у нас быстрее всего рассматривают.

— Не могу, юноша, — просто ответила бабушка, достала блокнот и набросала несколько фраз. — Это срочная информация, — глядя в глаза улыбающемуся дежурному, растолковывала бабушка, — она имеет большое значение для отдела внешней разведки. Уверяю вас, юноша, как только начальник ее прочтет, он тут же захочет лично со мной встретиться. Я подожду в комнате для посетителей, но только надеясь на вашу порядочность.

— На мою порядочность? — растерялся дежурный.

— Да. Постарайтесь сделать так, чтобы как можно больше начальников узнало, что в этой записке написано. Тогда хотя бы один из них обязательно примчится в комнату для посетителей.

С удивлением дежурный прочел на листке в линейку:

“Деньги Рудольфа Грэмса в обмен на свободу Инги Грэме. Информация для Ганса Зебельхера”.

— Вы не подписались, это анонимка?

— Ну что вы. — Бабушка достанет очки и черкнет внизу листка изумительным почерком каллиграфа: “Изольда фон Штольге, урожденная Грэме”. — Вот. Пожалуйста. — Она отдаст листок и проведет некоторые разъяснения. — Фамилия моего отца была Штольге, но я предпочитаю называть себя Грэме. Вы знаете, все женщины в нашем роду, особенно если они выбирали путь воинов, предпочитали оставлять фамилию матери. Мой третий муж…

— Пойдите сюда, пожалуйста. — Дежурный на входе с облегчением передал ненормальную старушку дежурному комнаты для посетителей.

Он сразу же позвонил по телефону и зачитал начальнику охраны содержание записки. Тот пустил поиск по указанным в записке трем именам и уже через пятнадцать минут обеспокоенным голосом приказал дежурному лично проследить, чтобы старушка не ушла, а если станет уходить, задержать ее. Бабушка предполагала быструю реакцию на ее сообщение, но представить, что начнется такой переполох, она не могла.