Нина Васина - Правило крысолова

— Садись, Коля. Я тебе кое-что объясню. Я очень люблю свою бабушку и не хочу ее огорчать. Понимаешь, мне кажется, что вилы — это такая вещь… Словом, это не оружие воинов, мне так кажется. Если бабушка узнает, что единственная сейчас в нашем роду женщина-воин убила кого-то орудием труда, она очень огорчится, очень.

— Что? — не верит своим ушам Ладушкин.

— Если женщина-воин убьет кого-нибудь орудием труда, а орудия труда, или предметы искусства, или кухонная утварь, или металл для вязания-шитья — это все в ведении хранительниц очага, то шесть поколений женщин нашего рода будут прокляты. Я точно не знаю, как именно. Например, у них будут рождаться только мальчики, а воспитать из мальчика воина можно, только если он родится Стрельцом и в год Обезьяны, или…

— У тебя бред? — перебивает Ладушкин.

— Оставь этого тупого чиновника, — советует Лора и захватывает мою ладонь в свою. — Я же знаю, что ты не из-за бабушки.

Звонят в дверь.

— Сидеть! — приказывает Ладушкин, хотя мы не шевелились. Он идет на цыпочках в коридор, по дороге вскрикивает, чертыхается, что-то с грохотом падает, вероятно, бра у зеркала, и в кухню заползает попугай с хохлом, вставшим в боевую позицию.

— Я хочу что-то сказать тебе шепотом. — Лора обхватывает рукой мою шею и горячо выдыхает в ухо:

— Прости меня… Если бы я могла, я бы сделала иначе, правда. Но я испугалась за Антона. Ты мне веришь?

— Верю, — шепчу я. — Ты ищешь маму, да?

— Она не попрощалась.

— Ты караулишь машины на дороге и ездишь от кладбища к кладбищу, и так каждую ночь?

— Откуда ты знаешь? — отстранилась Лора и уставилась в мои глаза с подозрением. — Мне это снится, а ты откуда знаешь?!

— Я тебя видела.

— А-а-а… — Она не понимает, но принимает объяснение как должное.

— Хочешь, поедем сейчас на могилу. Ты поплачешь, станет легче.

— Нет уж, — фыркает Лора. — Плакать мне не хочется совсем. Хочется подраться с кем-нибудь. Этот инспектор, ты только скажи, если он тебя достает…

— Не надо, — я умоляюще складываю ладони, — только не с Ладушкиным! Он уже получил свое.

Ищу глазами попугая. Вот он, под столом. Изучает мою ногу и вдруг кладет на голую ступню свою лапу. Несколько секунд мы с птицей смотрим друг на друга. Попугаю трудно задирать голову вверх, хоть он и упирается крыльями в пол. Я слышу, как лапа надавливает, и когти весьма ощутимо покалывают.

— Ладно, — киваю я ему. — Два метра ты прошел.

В этот раз потребление птицей коньяка из ложки проходит вообще показательно — ни одной капли не пролито, втянув коньяк в клюв, попугай задирает голову вверх, закрывает глаза и дрожит сладострастно горлом. Весь процесс снимает на камеру радостный Лом, это ему инспектор открыл дверь с оружием наготове.

— Привет, Лом.

— Ахинея, если бы ты знала, как я рад!.. — Та половина лица Лома, которая не закрыта камерой, светится счастьем. — Девочка, подвинься. Вот так… Хорошо! Кто покрасил курицу? Попробуй влить ей из бутылки, чтобы я снял крупно клюв и бутылку, потом смонтирую лапу, как будто она сама держит!

— А почему ты с камерой?

— Так ведь сегодня последний день. Фирма “Секрет” сказала, что сегодня последний день работы с животными-охранниками. Все, партия обучена, а ролик еще не снят, а ты обещала, — объясняет Лом. — У них каждый день оплачивается, потому как совместное с американцами предприятие. Американцы поставляют товар на заказ, наши недели две адаптируют охранников в условиях московского климата.

— Да, — вспомнила я. — Черт! Я же обещала сделать это без оплаты! Черт! Черт! Черт!

— А мне сказал по телефону их начальник, что аванс вполне вероятен, вполне. Я решил сам поехать, отснять как смогу, а потом бы ты разбиралась.

— Едем! — вскакиваю я. — Дети, хотите посмотреть на работу собак-охранников?

— Ахинея, я должен предупредить, что…

— Подожди. Ты поговорил с Ладушкиным?

— Я извинился, — пожимает плечами Лом, — но человек ведет себя неадекватно. Понимаешь, совсем неадекватно. Он обыскал сумку, потом поставил меня к стене, заставил расставить ноги и ощупал везде, в том числе и между ног.

— Я искал гаечный ключ, или гвоздодер, или что-то в этом роде, — объясняет Ладушкин.

— Видишь? — кивает Лом. — Гвоздодер — между ног! И я хочу сказать, он плохо выглядит. Что это у него на носу? — Лом неуверенно тычет пальцем в окровавленную гипсовую нашлепку на лице инспектора. — Бедненький!.. Тебя опять побили?

Антон дергает меня за свитер:

— Я хочу есть!

— Минуточку… Есть? — Я совсем забыла про мальчика, как только прикрепила его шарик к вешалке в коридоре.

— Дедушка готовит ему на ужин утку с яблоками, — ревниво замечает Лора. — А пока пусть грызет печенье. — Она протягивает Антону начатую пачку печенья. — Раз уж мы теперь не бегаем по утрам, не повторяем не правильные глаголы и не ухаживаем за братьями нашими меньшими, не смей ныть и просить! Мне приказали до вечера не испортить тебе аппетит, а то больше нас вдвоем гулять не отпустят!

— Хоть водичкой можно запить?

— Так. Лора, может, ты с Антоном поедешь смотреть, как готовят утку? Ладушкина с попугаем уложим в постель, как инвалидов, а мы с Ломом на пару часиков съездим поработать.

— Я хочу побыть с тобой, — категорично заявляет Лора и добавляет с убийственной логикой:

— Вдруг тебя все-таки посадят? Когда еще встретимся? Не успела одну мамочку потерять, как другую тоже отнимут! Нет, я поеду с тобой, а Антона забросим к бабушке на такси.

— Инга Викторовна, если вы помните, если вы еще не забыли, то этот прекрасный день свободы подарил вам я. При условии, что глаз с вас не спущу и лично доставлю обратно до второго обхода, — заметил Ладушкин.

— Время, Ахинея, — постучал по часам Лом. — Еще добираться около часа. Это за городом.

— Ладно. Тогда поехали все. Станет скучно — сами разбежитесь.

Какое там — скучно!.. Думаю, этот вечер и я, и Лом, и инспектор Ладушкин никогда в жизни не забудем. Хорошо, хоть дети восприняли все происходящее с юмором растущих организмов, у них еще хватило сил хохотать до упаду, наблюдая за выражениями лиц таксистов, которых мы потом останавливали. Потому что Лом сказал, пусть его пристрелят на месте, но он не сядет в свою машину в таком виде и нам не даст в нее сесть.

Итак, мы поехали по Ярославскому, причем сначала Ладушкин сел сзади с детьми, но потом попросил меня поменяться с ним местами, я пересела, обняла одной рукой Антона, другой — Лору, и мы пели песню про попугая с Антильских островов — “Мы дрались там… ах да! Я был убит…”, а настоящий попугай, завернутый в шерстяной свитер, должен был в это время лежать на полу на взбитой подушке и ждать завтрашнего прихода Лоры с кормом и бананами. На всякий случай я открыла форточку в кухне и в комнате, но надежды, что он захочет перебраться к хозяйке, было мало, и поэтому я закрыла свою кровать и пару кресел полиэтиленом и спрятала бутылку с остатками коньяка.