Нина Васина - Правило крысолова

— В целях безопасности обойдемся без понятых. Распишитесь вы. Я бы на вашем месте вообще поменьше людей привлекал к этому делу, вы меня понимаете? Столько желающих вертится вокруг, кто знает, может, за дверью сейчас стоит тот, кто поставил, к примеру, вот этот жучок. — Полковник подходит к выключателю на стене и ловко поддевает ножом то, что я приняла за шуруп. Протягивает мне на ладони крошечную металлическую кнопку и, честно глядя в глаза, заявляет:

— Это не мой отдел ставил. Это не наши системы, вы меня понимаете?

Я смотрю сквозь коридор, в открытую дверь, и, вероятно, мое лицо захлестывает такое отчаяние и желание кого-нибудь побить, что даже Лора, любительница выяснять отношения именно таким образом, предостерегающе берет меня за руку.

Мы молча наблюдаем, как сотрудники Негоднова загружают все вещи обратно в коробку, с максимумом предосторожностей, и только я вспомнила об Антоне, как люди у стола дернулись и схватились за оружие. Потому что раздался громкий возмущенный вопль.

Бегу в комнату и вижу беснующегося в руках двоих здоровенных мужиков Антона. Он почему-то весь в грязи, висит между ними, исступленно дергает ногами и кричит так, что Лора затыкает уши.

— Ключ! — кричит он, захлебываясь. — Мой ключ! Отдайте немедленно! Отдайте мой мизинец! Вы сволочи, это мой мизинец! Не трогайте меня!

— Поставьте мальчика, — приказывает Негоднов. Антона ставят на пол, и он сразу же бросается на полковника, колотит его кулаками и кричит.

— Мальчик. — Полковник старается захватить грязные, в земле, руки Антона. — Мы сейчас успокоимся и скажем тихо и внятно, что нам надо, ладно?

— Мой палец, — тяжело дыша, требует Антон. — Верните мизинец бога! Он мой!

Я смотрю в открытую балконную дверь и вижу засыпанный землей пол балкона, и перевернутый цветочный ящик, и кота соседки, с буддистским спокойствием сидящего на перекладине, защищенного от нашего шумного мира светом прозрачнейших желтых глаз.

— Выпей еще. — Лора протягивает мне рюмку, я отвожу ее руку. От запаха валерьянки меня уже тошнит. — Пей, а то у тебя сердце не выдержит!

— Выдержит.

— Не выдержит. Мне мама говорила, что ты умница, только сердцем слабая, пускаешь в него всех подряд.

— Выдержит!

— Давайте вызовем милицию, — предлагает все еще возбужденный Антон. — Это же просто ограбление какое-то!

— Вообще-то да, — кивает Лора. — Драгоценности ушли.

— При чем здесь драгоценности? Они забрали мой мизинец бога!

— Да отвали ты со своим мизинцем, — отмахивается Лора. — Заколебал. Нормальные маменькины сыночки должны собирать марки или железную дорогу. А ты? То заспиртованная лягушка, которая, кстати, жутко воняла, то наколотые жуки, теперь еще мизинец. Ты знаешь, что это такое? — спрашивает она меня. — Это настоящий засушенный палец!

Я киваю:

— Да. Это я нашла ключ в цветочнице на балконе. Извини, Антон, все с этим ключом так завертелось… Они думали, что Ханна держит что-то важное в сейфе, захватили банк, была перестрелка…

— Вот идиоты, — не выдерживает Лора. — Ну и как, их рожи здорово перекосило, когда они открыли этим ключом сейф?

— Не то слово, — вздыхаю я.

— Жаль, мама не видела, — вздыхает Лора.

— А они могут мне вернуть мизинец бога, если он им больше не нужен? Это же не брошка дорогая, не кольцо, он нужен только мне!

— Грязный вонючий палец дохлого лонгобарда, — констатирует Лора. — И после этого ты уверяешь меня, что боишься ночью спать без света? Ты куклу видела? — поворачивается она ко мне. — Видела, что сделала моя мамочка? Они чокнутся разбирать последствия ее шизофренических припадков, эти шерстяные нитки свитера, мы их раскладывали по порядку: желтый — к желтому, синий — к синему и так далее. Ведь мы их измеряли! Длину каждой нитки разного цвета! Записывали цифры и сидели потом долго, думали, куда эти цифры приткнуть. Мама все записывала в блокнотик, приблизительно так: “44Ж, 75С и 8 по 12К и Кор”. “Кор” — это коричневый, коричневый и красный на одну букву, поэтому “К” — красный, а “Кор” — коричневый. Теперь их шифровальщикам будет чем заняться!

— А мне нравилось, — вступается за мать Антон. — Она сказала, что мы ищем клад, и я разматывал свитер. Рюкзак, правда, жалко, но мама сказала…

— Размеры лотков из-под теней, ширина, длина и высота в миллиметрах, — перебивает Лора. — С буквами, обозначающими цвета, опять — “Ж”, “Г”, и так далее! А все маркировки со свитера, рюкзака, теней! Они в блокноте идут отдельной статьей. А какое счастье навалилось однажды субботним вечером, когда мы узнали, что если расположить все эти “Ж” и “К” в алфавитном порядке с приставленными к ним цифрами — метражом ниток, и сложить, и поделить на количество цветов, то получится число, в которое Руди родился, а год, в который он родился, получится, если это все сложить и умножить на восемь. — Лора ложится на белый ковер и раскидывает руки в стороны. — Вот дурдом был, еще тот. Привезет сюда на побывку на субботу и воскресенье, а выйти никуда нельзя, чтобы нас не увидели.

— Меня она возила под сиденьем, а Лору в багажнике, — кивает Антон.

— А что все это время делал Латов? — возмутилась я. — Он что, с вами считал?

— Нет. Папочка наблюдал со стороны и посмеивался. — В голосе Лоры чувствуется напряжение, когда она говорит об отчиме. Не просто раздражение, как на мать, а именно подавляемое напряжение.

— Папа говорил, что, когда понадобится, ты все найдешь. — Антон подошел и положил руки мне на плечи, потом сел рядом на ковер.

— Но с другой стороны, его можно понять, — продолжила Лора. — Мамочка, ранее не обращавшая на нас никакого внимания, стала проводить с детками все свободное время. А что она там расковыривает, делит, умножает, а нехай ее! Субботу и воскресенье мы распарывали, ломали, измеряли и считали. “Так, дети, свитер истребован до нитки, теперь займемся рюкзаком Антона! Мы найдем это число, мы его найдем!!” А все остальные дни недели мы должны были вспоминать, что Руди нам говорил, куда возил, чем кормил.

— Но она же не всегда была такая чокнутая, — тихо замечаю я.

— Не всегда. Слава богу, пока Руди не убили, мамочка не обращала на нас никакого внимания, — вздыхает Лора. — Так что мое раннее детство можно даже назвать счастливым в своей стандартности.

Лора показывает пальцем на торшер. Осторожно встает, крадется на цыпочках и щелкает ногтем по подозрительной кнопке на ножке лампы.

— Я где-то видела в кино, у слухача от такого в ушах страшно грохочет! — замечает она удовлетворенно и, спохватившись, закрывает рот рукой. — Разболтались, — кивает укоризненно, — надо было пойти в ванную и включить воду!

— Пусть слушают. Нам нечего скрывать. Собирайте необходимые вещи, — встаю я. — Поедем ко мне. Или здесь останемся?