Лиза Марклунд - Громкое дело

– Страховые деньги. Наша вилла в Юрсхольме сгорела, да ты ведь был там когда-то.

– Кошечка, – сказал он.

– Точно, – подтвердила она. – Кошечка.

Профессиональную киллершу с таким прозвищем, которую все-таки удалось привязать к пожару в доме Анники, экстрадировали в США на довольно сомнительных основаниях (по крайней мере, Анника так считала), а потом им (наконец! очень вовремя!) выплатили страховку. На тот момент Анника и Томас уже находились на пути в США, поэтому деньги смогли пролежать на счете в Хандельсбанке столь долго.

– Томас знает, сколько там?

– Нет, точную сумму нет. Она неизвестна и мне тоже. В любом случае в кронах. А в чем дело?

– Но он ведь знает приблизительную сумму? Что там где-то миллион долларов?

– Ну, могу это предположить.

Халениус сделал пометку в своем блокноте.

– У вас есть какие-то другие ценности, которые можно продать? Из тех, чем владеет Томас?

– У него была яхта, но ее получила его бывшая жена. И потом он купил катер с Софией Гренборг, но она смогла забрать его, когда он оставил ее. Это же все крохи… Почему ты спрашиваешь?

– Почему Хандельсбанк? – поинтересовался Халениус.

– Они выплачивают самые маленькие бонусы своим директорам, – ответила Анника.

Статс-секретарь рассмеялся коротко и от всего сердца.

– Я также перешел к ним, – сказал он, – по той же самой причине. Финансисты считают само собой разумеющимся, что они по-прежнему имеют право на свои миллиарды в виде бонусов, пусть весь финансовый кризис собственная их заслуга.

– Сначала им нужны были многомиллионные годовые зарплаты, чтобы ходить на работу. Потом они потребовали столь же большие бонусы для выполнения ее, – заметила Анника.

– Для данной братии деньги нечто гипотетическое, – поддержал ее Халениус. – До них не доходит, что всегда кто-то должен платить, и чаще всего это какой-то парень с самого нижнего конца экономической цепочки.

– Или девица, – добавила Анника.

Они улыбнулись друг другу.

– Один миллион, значит, – констатировал Халениус. – С этим мы можем играть.

– Один миллион, – подтвердила Анника.

Принадлежавшая миссионерскому приходу (хотя в те времена это называлось Миссионерским союзом, Шведским миссионерским союзом) церковь Святого Андрея в Ваксхольме своей белизной не уступала крылу ангела. А я был одним из многих ягнят Поля Петера Валденстрёма, маленьким, белым и невинным (по крайней мере, сначала).

В воскресной школе было очень забавно. В приходском зале всегда светило солнце, совершенно независимо от погоды снаружи. Сначала мы пели песни и молились все вместе, а потом более взрослые дети могли идти в заднюю комнату изучать Библию, и не обычным образом, а в форме комиксов! Каждое воскресенье нам вручали новый лист бумаги, сложенный посередине, в результате чего получались четыре газетные страницы, а сама бумага была такого плохого качества, что в ней попадались вкрапления дерева. И при попытках стереть с нее следы карандаша она просто разрывалась на кусочки. Если очень везло, комиксы могли оказаться со всех сторон, но подобное случалось крайне редко. На четвертой, то есть последней, странице, а также порой и на третьей всегда находились вопросы, на которые требовалось ответить, плюс обязательный для решения кроссворд с христианскими словами, а также догмы, которые мы потом обсуждали, и это было, конечно, скучно, но я все равно ходил туда каждое воскресенье, поскольку комиксы представляли собой интереснейшую историю в картинках, казалось не имевшую конца.

Хотя она, само собой, закончилась, как ведь бывает всегда.

Все когда-нибудь кончается. Это касалось и происходившего с нами.

Они забрали и испанца тоже. Он носил имя Алваро Рибейро, я запомнил его, поскольку моего отца звали Алваром, и был еще многообещающий теннисист Францис Рибейро одно время, он тренировался в Финляндии, интересно, что стало с ним?

Они пришли, когда уже стемнело. Он ничего не сказал на прощание. Даже good-bye .

А румын не вернулся.

Я пытался понять, что происходит в моей душе.

Ягненок, которому исполнялось тринадцать и добившийся приличных успехов в изучении Библии, мог стать пастырем своих младших собратьев, фактически это произошло со всеми, кроме меня. Не знаю, почему я не удостоился такой чести, и минуло уже немало лет с тех пор, когда я последний раз думал об этом. Но помню, что в свое время размышлял на сей счет – почему все смогли стать пастырями, а я нет. Пожалуй, мне не хватало набожности. Возможно, я слишком много играл в хоккей. Или большие пастыри знали, что я и Линус обычно покуривали тайком за заправкой для катеров и допивали легкое пиво, которое отец Линуса прятал в багажнике своей машины.

Комаров стало гораздо больше. Они непрерывно кусали мои пальцы, руки, уши, щеки, веки.

Смех Анники эхом отдавался вокруг, она не верит в Бога. По ее словам, это обычный сексистский блеф, созданный мужчинами с целью держать в руках плебеев и женщин. Я знаю, это нерационально, но каждый раз, когда она говорит такие вещи, меня охватывает страх, в моем понятии она зря так делает, существуй Он на самом деле, по-моему, Ему не понравилось бы, что о нем отзываются подобным образом, называют сексистским блефом. Кому такое пожелаешь? Однажды я сказал ей это, и тогда она посмотрел на меня с очень странным выражением в больших глазах. И ответила: «Если Бог есть на самом деле, Ему ведь известно, о чем я думаю, не так ли? Иначе ведь грош Ему цена? Тогда Ему, пожалуй, нравится, что я не лицемерю перед Ним».

Сейчас остались только я и датчанин. Он лежал очень близко ко мне. И к счастью, не хрипел и не стонал теперь. Его грудная клетка больше не дергалась судорожно. Стало совсем темно. Охранники развели костер снаружи хижины, я видел свет от языков пламени в щелях вокруг служившего дверью листа железа.

Нас снова перестали кормить. Я опустошил желудок на пол один раз.

Мне стало интересно, видит ли Бог меня сейчас.

Домашний телефон зазвонил в 23.44.

Анника почти заснула на диване и вздрогнула, словно кто-то пнул ее ногой. Чисто рефлекторно она села прямо и повернула голову в сторону источника звука.

– Хочешь принять участие и послушать? – спросил Халениус. У него были красные глаза, а рубашка вылезла из брюк.

Анника покачала головой.

Хотя ей следовало, наверное. Она могла бы поприсутствовать в спальне в качестве моральной поддержки, показывать на листки бумаги на стенах и напоминать ему различные аспекты и ключевые слова, о которых они договорились, следить за работой записывающего оборудования и чтобы все, как и требовалось, сохранялось на жестком диске.

– Лучше нет, – сказала она.

Телефон зазвонил во второй раз.