Павел Генералов - PRосто быть богом: ВВП

Да и погода — то дождь, то серый сумрак — подливала масла в огонь. Сплошной депресняк — прямо как в ноябрьском Питере, несмотря на великоволжский август.

Генералов слишком хорошо знал это пограничное состояние, когда одна случайная фраза или телодвижение могут вывести из равновесия даже законченного сангвиника. И старался, как мог, сглаживать ситуацию.

Однако Витя Сухов всё чаще норовил выйти из–под контроля. А тут и Вика вместе с Мышкиным куда–то запропастилась — не иначе как завела роман где–нибудь на стороне. Уж лучше бы Сухова обихаживала — ведь она явно к нему неровно дышит. Тогда бы и Сухов, глядишь, был под большим контролем. Надо будет выговорить Вике, что она опасно манкирует своими профессиональными обязанностями.

Вот и сегодня Сухов завёлся прямо с порога:

— Нет, мне всё это действительно надоело!

— Ты о чём, Витя? — ласково, словно обращаясь к малому ребёнку, поинтересовался Генералов.

— Что мы натворили в этом городе! — обхватив руками голову, патетически воскликнул Сухов. — Люди с ума сходят пачками. Их со всех сторон зомбируют, словно подопытных кроликов. И мы вцепились в них как клещи–паразиты и… заразили мерзкой неизлечимой болезнью. Точно — клещи–спидоносцы! А вы говорили — ремесло! Высокие технологии! Одно слово — дурим народ. Без чести и совести! Нет, я так больше не могу!

Выслушав его выстраданную тираду, произнесённую по привычке так, будто Сухов в очередной раз выступал перед большим народным собранием, Генералов улыбнулся — строго, но ласково:

— А кто тебе, Витя, сказал, что будет легко? — И повысив градус строгости, продолжил. — Думаешь, при твоём изначальном нулевом рейтинге можно было совсем чистеньким остаться? Ошибаешься. Ты ещё легко отделался. Пока… Что же касается паразитической профессии… Нам тоже всё это немалой кровью даётся. И душа у нас не мёртвая. Живая. Правда, Палыч?

Палыч лишь кивнул. Он старался в подобные философские разговоры не вмешиваться.

— А для того, чтоб ты начал понимать, что в нашей жизни тоже не всё мёдом намазано, расскажу одну очень грустную легенду, давно ходящую внутри профессионального сообщества. Автор её — неизвестен, имя героя — условно. А звучит она примерно так.

Легенда о спятившем политтехнологе

Звали его, допустим, Варфоломей.

По первой, мирной профессии Варфоломей был переводчиком. С португальского и обратно. Не самый распространённый язык, надо сказать. Поэтому и заработки Варфоломея были случайными и тощими. Однажды, получив за книгу, над которой бился в течение полугода, жалобный гонорар, он истратил его на погашение первоочередных долгов и, наконец, понял, что дальше так жить нельзя.

Жена смотрела устало и каждый день жарила опостылевшие оладьи. Дочь мечтательно вздыхала у полок с дорогими йогуртами. Лампочки в квартире перегорали одна за другой, а личный запас носков требовал немедленного пополнения.

Варфоломей спрятал куда подальше творческие амбиции и позвонил студенческому приятелю. Приятель, благополучно забыв во времена бескормицы бесполезный португальский, весьма преуспел на новом поприще. Приятелева фирма по оказанию «политконсалтинговых услуг» процветала. Технологические игрища в те, полные демократического энтузиазма годы только–только начинались, и на подмогу желторотым провинциальным политикам из столицы выезжали огромные, человек в десять–пятнадцать, команды специалистов.

Так, по знакомству, Варфоломей и попал в избранное сообщество политтехнологов. Поначалу он, как и всякий неофит, почитал собратьев по новой профессии едва ли не демиургами. Ещё бы! Они управляли людьми! Общественным мнением! О!

После первой же его кампании жена купила себе семь почему–то одинаковых кофточек, а дочь требовала всё новых и новых историй про ловких и умных политтехнологов. Конечно, неразумное дитя приходило в восторг от не вполне легитимных мероприятий, которые обычно проводятся в каждой кампании в рамках контрпропаганды.

Варфоломей вовсю щеголял новыми словечками. В рамках собственного позиционирования небрежно рассуждал об адаптантах–пессимистах и дезадаптантах–оптимистах. Похохатывал над поверженным соперником, которого заставили доказывать, что он не угрожал жене отрезать уши. Гордился, будто делал это лично, тем, как перед приходом агитаторов оппонента распускали слух, что в общежитии орудует шайка воришек, маскирующихся как раз под агитаторов.

Вскоре Варфоломей начал проводить в командировках по восемь месяцев в году. Компенсируя недостаток мужского присутствия, жена и дочь завели собаку, эрдельтерьера Найса. Теперь именно Найс стал первым, о ком Варфоломей начинал скучать на выезде. С женой и дочкой он мог поговорить по телефону. А вот Найс по заказу лаять не желал и лишь тихо сопел в трубку, когда дочка умоляла эрдельку сказать папе «здрасьте».

Впрочем, скучал Варфоломей не слишком. Работа поглощала полностью все его мысли. Он освоил практически все профессии, необходимые в избирательной кампании.

Начинал Варфоломей райтером, то есть писал тексты для листовок под руководством аналитика. На пятой примерно кампании он мог заменить уже и аналитика, и отчасти социолога. Мог написать примерно правильный гайд и провести фокус–группу. Мог составить медиаплан и воплотить его в жизнь.

Но лучше всего у Варфоломея получалось рулить агитаторами. Он научился не только грамотно инструктировать бригадиров и объяснять, чем методика «От двери к двери» отличается от «Из рук в руки», но и освоил технологию покупки голосов по принципу сетевого маркетинга.

В тот день, когда Варфоломей вместо заболевшего дизайнера сверстал простенькую, но вполне грамотную листовку, он понял, что теперь в этой профессии может ВСЁ.

Чувство необыкновенной лёгкости охватило тогда Варфоломея. Ему казалось, что он взлетел и сверху смотрит на маленькую, запутавшуюся в сетях меридианов и параллелей землю. Оказалось, быть богом — это так просто! Он наконец понял, почему инженер Гарин как укушенный носился со своим гиперболоидом…

Теперь в избирательные кампании ездил не просто Варфоломей, а Великий Политтехнолог Варфоломей.

Очень скоро его величие всех достало. Варфоломей вникал во всё. А так как Великим был лишь он сам, всё чужое никуда не годилось. Варфоломею приходилось не только критиковать, но и бесконечно переделывать за коллегами непрофессионально выполненную работу.

Это так казалось ему. На самом деле Великий Варфоломей влезал во все щели, никому не доверял и хватался за всё подряд. При этом катастрофически тормозил процесс, а любая кампания — это прежде всего космические скорости. Более того, его собственный участок, говоря образно, зарастал сорняками. То есть Варфоломей физически не успевал отстраивать поле и контролировать своих бойцов–агитаторов.