Георгий Айдинов - Неотвратимость

«Нельзя было… Нельзя было… Нельзя было…» — настойчиво подвывают моторы. И гул их постепенно сливается в ритмичную, успокаивающую музыку. Павел засыпает.

…И вновь, как каждый раз, когда впервые приходится допрашивать подозреваемого, Павел с большим внутренним волнением ожидает встречи с ним.

— Здравствуйте, — без тени подобострастия, как-то безучастно, сказал вошедший в комнату Саймонов. Наголо остриженный, худой. Большие черные глаза смотрят не мигая. Они какие-то странные, эти глаза. Выражение их мгновенно меняется. Вот наполнены живым интересом, яркие блестки в зрачках. И вдруг пустеют, меркнут и уже видят и будто не видят все окружающее. — Разрешите, пожалуйста, присесть. Мне немного нездоровится.

— Садитесь. А что с вами?

— Был сильно простужен. Еще не прошла слабость. Вы из столицы?

— Да.

Они внимательно смотрят друг на друга. Почти ровесники. И тот и другой по профессии призваны исправлять недостатки: один — недостатки речи, другой — искривления характера, изъяны нравственного облика. Даже внешне есть некоторая схожесть — может быть, в правильности черт, удлиненной форме и сухощавости лиц. И такие они разные. Как жители иных планет, как люди совсем иных масштабов. Один — жалкий, маленький себялюб, сделавший свое «я» центром вселенной. А другой… Другой говорит:

— Я сотрудник уголовного розыска. Старший лейтенант Калитин. Приехал сюда, чтобы допросить вас по существу сделанного вами заявления, поскольку преступление совершено вами, как вы утверждаете, в Москве. Но вначале попрошу вас подробно рассказать всю вашу жизнь.

— Начать сразу после окончания школы? — оживившись, с готовностью откликается Саймонов.

— Допустим.

— Разрешите папиросочку?

— Я не курю. Но мы сейчас добудем.

Саймонов сидит, закинув ногу на ногу. Согнулся, пальцы рук оплели колено. Усиленно дымит зажатой в углу рта сигаретой. Павел не предлагает ему изменить более чем вольную позу, не перебивает. И что-то пишет на лежащем перед ним бланке протокола допроса. Это еще не допрос, это его преддверие.

— Я, знаете ли, большой лентяй и лежебока. Как это в библии сказано: «Немного поспишь, немного подремлешь, немного, сложа руки, полежишь; и придет, как прохожий, бедность твоя, и нужда твоя, как разбойник».

Саймонов бросил взгляд на бесстрастно наблюдавшего за ним молодого офицера милиции — не пересолил ли в развязности тона.

— Родители всячески поощряли единственного сына. Учиться мне было легко, особенно я о своем будущем не задумывался. Но когда захотел поступить на истфак университета, блестяще срезался на первом же экзамене. С великим трудом, с помощью протекции папани, пролез в пединститут, на этот ло-го-пе-ди-ческий — чтоб он пропал! — факультет. Вы не верите в предчувствия, вообще в предсказания? — неожиданно спросил он.

— Нет, не верю. Больше на свои силы полагаюсь.

— Вот видите. А я невероятно впечатлительный и верю. Тем более если все предсказанное сбывается с поражающей точностью.

— Вот как?

— В институте у нас ходил размноженный на машинке старинный гороскоп. Знаете — это предсказание судеб такое, составленное по расположению звезд.

— Знаю.

— Я родился в июне. И запомнил наизусть то, что сказано о мужчине, появившемся на свет под знаком июньских светил.

— Что-то мы несколько в сторону уклоняемся. Вам не кажется?

— Абсолютно не кажется. Вы только послушайте: «Июньский мужчина безумно любит только одну женщину, хотя склонен к увлечениям. В делах он неудачник, хотя чаще всего будет ворочать большими суммами. Только деньги у него не держатся в руках. Ему надо быть осторожным в своих делах и нормах, так как над его головой висит угроза катастрофы или несчастья, которые отразятся на его семье». Вот… все, все, абсолютно все это свершилось.

— Ерунда полнейшая. Я ведь тоже, между прочим, «июньский мужчина». Вы что же — шутить изволите или всерьез все эту ахинею несете?

— Ахинею? Тогда слушайте…

Саймонов полюбил еще совсем мальчишкой, когда кончал школу. Избранница его сердца была из Гнесинского училища. Она подавала надежды и Юрию, но в решительный момент предпочла другого.

— Это раз, — загнул палец Саймонов. — А я любил, люблю и буду любить только ее одну.

Он закашлялся и несколько минут тяжело, с хрипом дышал.

— Кажется, плеврит ко мне привязывается. Ну, черт с ним. Теперь — два. Уж если кто неудачен в делах, так это я. Стремился за райской птичкой, ученым себя вообразил, а схватил за хвост ощипанную ворону. Специальность свою ненавижу лютой ненавистью, смотреть не могу на этих несчастных косноязычных. А кроме детской больницы, еще и практикую частным образом: детей с дефектами речи много, и родители не жалеют никаких средств, чтобы их вылечить. Так что деньги у меня водились. Да и папаня — он у меня зубной врач-протезист — никогда не отказывал, если обращусь. Но денежкам я никогда счета не знал, и они у меня — тю-тю. Сбылось? И насчет катастрофы…

Саймонов отвернулся к стене, еле сдерживая слезы. Павел сделал вид, что ничего не замечает, и, приоткрыв дверь, попросил часового, чтобы принесли воды. Пока Саймонов пил и приходил в себя, Калитин усердно писал.

— Скажите, Саймонов, а что у вас за история приключилась на четвертом курсе института?

— Банальнейшая история.

— А именно?

— Подружился я с одной студенткой. Мы сошлись. Девушка неглупая, но смерть как хотела выйти замуж. А я не думал жениться на ней. И вообще считал, что рано пока связывать с кем-либо свою судьбу. К тому же, болван такой, все мечтал, что моя Ирина поймет наконец, кого она потеряла в моем лице, и бросит своего театрального администратора.

— Ну, а со студенткой что приключилось?

— Не со студенткой, а со мной. Пригласила она меня однажды в общежитие, к себе. Прихожу. Сожительниц из комнаты будто ветром сдуло. Она дверь на ключ и мне на шею. Я же человек!.. А потом вдруг закричала как зарезанная. В дверь начали ломиться. И обвинили меня.

— Хотели судить?

— За что? Посмеялся недели две весь институт, тем и кончилось. Люди же не все сплошь ханжи и дураки.

— Саймонов, Саймонов! Мы же знаем о вашей жизни больше, чем вы даже сами. Не вздумайте хитрить или пытаться ввести нас в заблуждение. Ну ладно. Для первого знакомства, пожалуй, более чем хватит. Отдохните, Саймонов. Да и мне надо со здешними товарищами потолковать. А завтра увидимся.

— Будьте здоровы, гражданин начальник.

— До свидания, Саймонов. Да, вот еще что. Вы как следует обдумайте, и при нашей очередной встрече я попрошу вас во всех деталях описать то, в чем вы признались два дня назад.

— Убийство девушки?

— Да.

— Напишу, что сочту нужным, — опять насторожился Саймонов.