Георгий Айдинов - Неотвратимость

— Мальчишкой был ничего. Да и парнем стал — не любил баловства, над книгами больше сидел. Серьезный. Очень сердился только, когда мешали ему чем в занятиях-то. Пыхтит, бывало, над бумагами своими, а спросишь что — мало ли какая нужда по дому бывает? — взовьется ужас как.

Павел оставил родителям Осипа повестки с вызовом на утро в горотдел. Официальный допрос, даже свидетелей, лучше вести в «присутственном месте», как говаривал полковник Соловьев: обстановка милиции заставляет людей как следует взвешивать то, что они собираются сказать служителям закона. И сразу от Туркиных лейтенант Костя Судариков, оказавшийся очень обязательным и милым парнем, повел Павла к себе домой. Вот уж где он поел горячего и власть отоспался, пожалуй, впервые за последние несколько недель.

Следующий день Калитин начал с посещения врачей. Рассказ лейтенанта Сударикова о нетерпимом характере Осипа Туркина, высказывание матери о сыне настораживали. Все ли нормально в психике этого злобного человека? В районной поликлинике, в заводской отметили только повышенную возбудимость, больше ничего. Обращался еще в связи с простудой. Павел отправился к городскому психиатру.

— У меня сложилось такое впечатление из разговоров с Туркиным, что его визиты ко мне скорей носили познавательный характер, чем представляли собой нормальное общение пациента и врача.

Мнение психиатра, седовласого, но моложавого и с какими-то особенными, пронзительно-ясными глазами, было столь существенно, что Павел посчитал нужным оформить его заявление протоколом допроса свидетеля.

— Что означает в вашем понимании этот «познавательный характер»?

— Под маской наивного любопытства он выспрашивал у меня о симптомах нервных заболеваний, интересовался литературой по психологии, современными научными взглядами на возможность проникновения в духовный мир людей.

— Вы считаете Туркина объективно здоровым человеком?

— Некоторые странности у него наблюдались. То, что он холерическая личность, предельно несдержан, возможно, даже буен в крайних проявлениях, — это я подметил. Показалось мне, что живет он какой-то навязчивой, полностью овладевшей им идеей. Но перешло ли это в болезненную форму — я сказать не могу. Такие определения можно выносить только после длительного наблюдения исследуемого в специальных условиях. Могу еще добавить, что во время завершающего визита, это было где-то в конце июля, Туркин бросил фразу, которая говорит о его весьма скептическом отношении к медицине и о явно преувеличенной оценке им своих возможностей.

— Что же это за фраза?

— Он сказал примерно так: «К психиатрам ходить без пользы. Низкая квалификация у врачей. Почитать бы побольше насчет нервных болезней — самому лечить можно не хуже».

Допрос Евдокии Васильевны Туркиной Павел долго не мог повернуть в нужном ему направлении. Разговорчивая, крайне непосредственная женщина сыпала таким количеством, казалось бы, совершенно ненужных подробностей, что беседа с ней была по необходимости прервана, продолжена на следующее утро и завершилась лишь к трем часам дня.

Вот как выглядит рассказ Евдокии Васильевны, если из него взять только то, что имеет прямое отношение к интересам органов дознания.

Жила-была хорошая советская семья. Муж — инженер-практик, опыт, организационные способности которого ценили, доверяли ему руководство цехами и даже всем заводом. Жена не работала, растила ребятишек, сначала сына, а через год после войны родилась и дочь. Сын пошел в школу на год раньше, чем положено, но учился хорошо, радовал родителей. И все было бы отлично, если бы не страсть мужа к спиртному. Уговаривали его, воспитывали, наказывали. Давал слово, что исправится, а проходило некоторое время — и все начиналось сызнова. Трезвый и муж и отец — лучше не надо. А выпьет — дебоширит, жестоко избивает жену, детей, крошит мебель, посуду. Но недаром молвится: кто пьет, тот беду наживет. Поругался муж с начальством, уволился с завода. И вдруг пропал. Думали, случилось что нехорошее, искали его с милицией. Так оно и оказалось, нехорошее, только совсем в ином смысле. Ушел муж к другой женщине, у которой тоже был от него ребенок. И возвратился в семью обратно только через год.

Как раз в это время, когда отец учинил такое, сын сдавал экзамены на аттестат зрелости. Очень переживал он поведение отца, и все экзамены пошли прахом, едва на тройки вытянул. Самое же главное, сын не мог потом простить отцу обиду, причиненную и матери и им, детям. Озлобился, стал замкнутым, раздражительным, совершенно не терпел никаких советов, замечаний.

А как только отец снова сорвался и пришел домой пьяным, сын его избил.

— Изуродую, а то и совсем убью его, если еще раз увижу пьяным, — сказал сын матери. — Лучше мне остыть, пожить некоторое время отдельно.

И хотя работал на хорошем месте, учился заочно в Политехническом институте, все бросил. Уехал из Кумиртау в Горький и поступил там в техникум. Кончил его — призвали в армию.

Далее Евдокия Васильевна рассказала о том, как метался сын после армии из города в город, с работы на работу, нигде не задерживаясь на длительное время. Как он — она это знает с его слов — учился в московском вузе, но и его бросил под тем предлогом, что самостоятельные занятия помогут ему и приобрести нужные знания и быстрее получить диплом. Несколько раз Осип пытался объяснить в семье, что он чувствует в себе силы, способные произвести переворот в науке, в частности в философии и физике. И надо только добиться, чтобы о разработанных им теоретических положениях узнали большие ученые, которые его, безусловно, поддержат. Мать верила ему, занимала у родственников и давала сыну деньги на поездки в Москву. Из каждой такой поездки Осип возвращался в еще более нервозном состоянии. В минуты гнева он не только поднимал руку на отца, если тот ему в чем-то перечил, но и не щадил сестру, мать.

Семья стыдилась поведения сына, скрывала его поступки. Но когда Осип проявил свой неспокойный характер в лаборатории научно-исследовательского института, куда его приняли на работу, то все тайное сразу стало явным. Только из-за доброго отношения к отцу, который все же столько лет отдал заводу, общественность предприятия вступилась за сына, взяла на поруки.

Последним летом, в начале июля, брат Евдокии Васильевны — Александр Васильевич Карзавин пригласил другого брата — Сергея приехать из Кумиртау к нему в Соль-Илецк и помочь оштукатурить дом. Жили родственники по-хорошему, старались поддержать друг друга, а не по принципу: родня — среди дня, а как солнце зайдет, ее никто не найдет. И Осип захотел отправиться с дядей. Из лаборатории он ушел, обиделся на товарищей и решил побыть в Соль-Илецке подольше, отдохнуть. В этом городе, где они долго жили, у Туркиных было много родственников, знакомых, так что остановиться он мог у многих. Но возвратился сын скоро, дней через десять. И привез с собой охотничье ружье. Оно было разобрано и завернуто в кусок изношенного ситца — зеленого, в цветочках красного цвета.