Наталия Речка - Выстрел в доме с колоннами. Сборник повестей

Долгожданное завтра наступило для наших отдыхающих солнечным лучиком в оконце, запахом мокрой травы и настойчивым перезвоном колокольчика.

– Ну, где эти сони? Разве можно в деревне спать до полдвенадцатого?! – негодовала баба Настя, размахивая руками у калитки.

– Заходите, баба Настя, калитка не заперта, – позвала появившаяся на крыльце сонная Ниночка.

Соседка зашла в дом, вытерла о коврик у входа резиновые галоши. Ниночка разрешила не снимать обувь, зная, что у пожилых людей часто мёрзнут ноги.

– Слыхали, Кольку-то выпустили! Сосед Тарас Петрович видел, как на следующий день после покушения на Зинаиду, какой-то мужчина заходил к Кольке в дом, значит, этот человек мог подкинуть нашему дураку пистолет. Все знали, что Колька тем утром с дружками на рыбалку отправился, значит, мужик тот в пустой дом залез. Что творится! Я всегда говорила, двери закрывать на хороший замок надо! Поеду в город за новым замком, попрошу Фёдора его врезать в дверь. Сегодня с ним об этом поговорить хотела, но он какой-то хмурый был, ну, да ладно, завтра скажу… Непонятно, почему Тарас сразу, как Кольку забирать стали, про того мужика не сказал? Ну, что я с вами тут разговариваю, надо ехать, а то хозяйственный магазин на обед закроют.

Баба Настя вышла во двор тяжёлой старушечьей походкой, переваливаясь с боку на бок. Городские сони переглянулись.

– Ну и, слава Богу, – вздохнула Ниночка. Дина кивнула.

Без пяти семь вечера в музей вошли Тарас Петрович и следователь Борцов, их встречал сторож Фёдор Иванович. Когда они втроем появились в просторном зале, там, на диванчиках уже разместились: Марта Кун – худосочная женщина лет семидесяти с крашенными светлыми волосам, одетая в тёмные брюки и бежевую блузку; несколько сутулый, коренастый, с короткой бычьей шеей лысеющий Рейн Гиршман в льняной рубахе и джинсах и, довольно статный для своих лет, улыбчивый Томас Хартманн с тёмными приглаженными волосами с проседью и аккуратными усиками, костюм абрикосового цвета очень ему шёл, оба мужчины выглядели чуть постарше Марты. Неподалёку на потёртых стульчиках сидели Дина с Ниной. В центре зала во всём своём гордом великолепии возвышалась стройная Ольга Сергеевна. Прибывшие последними, Тарас Петрович, Борцов и Федор Иванович пристроились на стульях с краю, у самой двери.

Вступление было посвящено русским традициям и русской культуре, затем королева музея в платье а-ля «капитанская дочка» исполнила пару романсов, и после многочисленных комплементов типа «бесподобно» и «настоящий русский красавица» со стороны Марты и Томаса, Ольга Сергеевна затянула длинный рассказ о княжеской усадьбе, её владельцах со времён декабристов. Ниночка стала позёвывать, интуристы тоже, видно, подустали: Марта, периодически похрапывала, потом вдруг, вскидывала голову, просыпаясь, и вновь начинала храпеть, роняя голову себе на грудь; Томас зачарованно смотрел на рассказчицу, и только Рейн Гиршман на протяжении всего действа сидел напряжённо, то и дело озираясь на троицу мужчин в углу у входа.

– …И теперь мы перейдём к самому сенсационному событию нашего края. Не так давно, всего лишь около года назад… – Ольга Сергеевна ненадолго замешкалась, посмотрела в сторону двери, потом продолжила загадочным голосом: – в одном из помещений нашей усадьбы в стене был найден тайник. – Все заметили, как Рейн наклонился вперёд и буквально испепелял взглядом хранительницу музея, одна рука его крепко держалась за подлокотник дивана, а другая подрагивала на толстом колене. Тем временем директриса произнесла: – C годами в стенах образовалось множество дефектов, и обнаружилась дверца, за этой дверцей в нише было спрятано большое количество всевозможных золотых украшений с бриллиантами, изумрудами, рубинами. Ювелиры оценили драгоценности в семьдесят пять миллионов долларов. Только одна работа царских ювелиров, не считая золота и камней, стоила немало… А вместе с камнями… Господин Гиршман, что с Вами? Поддержите его господин Хартманн, Вы же рядом сидите! – запричитала краса музея.

Побледневший Рейн Гиршман сполз с музейного дивана на руки Хартманна. Девушки, следователь и Тарас Петрович повставали со своих мест и столпились вокруг Рейна. Марта стала размахивать над ним невесть откуда взявшимся журналом, Ольга Сергеевна забегала в поисках воды. Кто-то попытался открыть окно, но оно, как нарочно, не открывалось. Вдруг Тарас Петрович скомандовал: «Дине, как врачу и Борцову, как представителю власти, пока никуда не выходить, а остальным не мешать оказывать господину-иностранцу первую медицинскую помощь и покинуть помещение». Петрович сгрёб в охапку Томаса и Марту, пребывавших в ступоре и, выведя обоих на улицу, посадил в автобус, а шофёру велел везти интуристов в гостиницу.

Захлопнув входную дверь, Тарас Петрович поднялся в зал и нашёл наших героев, склонившихся над синеющим Рейном. Дед Фёдор к тому времени куда-то исчез.

Дина расстегнула иностранцу воротник, прощупала пульс и сказала: «Пульс слабый, срочно нужны внутривенные лекарства, вызывайте «скорую». Ольга Сергеевна теребила кнопки мобильного, следователь и Нина как-то странно смотрели на свои телефоны, у Петровича и Дины мобильных не оказалось. Связь на территории музея отсутствовала, как впрочем, она пропадала временами во всей деревне и за её пределами. Можно ещё было попробовать выбежать на свежий воздух и поискать какую-нибудь спасительную возвышенность. Ольга Сергеевна попыталась открыть двери на улицу, но те не поддавались, как она ни вертела ключом в замке и не налегала на крепкое дерево всем телом. Старания мужчин, явившихся ей на помощь, тоже не увенчались успехом.

Ни в кабинете Ольги Сергеевны, ни в каморке деда Фёдора обычные старые телефонные аппараты тоже не работали. Нина бесполезно крутила циферблат и била по рычагу.

Во время всеобщей беготни в зале находились только Дина с Рейном. Дина сразу и не заметила, как появилась тёмная фигура Фёдора Ивановича. Девушка увидела воспалённые старческие глаза, а в них такую боль… Иваныч сказал:

– Ну-ка, девочка, отойди-ка в сторону. Мне надо поговорить со стариком. – Дина покорно отошла к двери и села на стул.

Наклонившись над головой иностранца, грозным шёпотом дед Фёдор произнёс:

– Вот мы и свиделись, Вячеслав. Жаль, не сразу тебя признал, а то бы Зиночка не страдала сейчас в больнице. Что открыл рот? Жива наша Зиночка, всё поведала мне и следователю, и прокурору, и журналистам из твоей Германии. Кто же из вас соврал Ольге, что вы из Австрии? Ты, наверно, посоветовал, предположив, что немцев здесь до сих пор помнят… А Петрович видел твою машину на обочине в ту ночь. Сказать, где ты её в аренду брал? Петрович также может подтвердить, как ты в Колькин дом входил, да и я подтвержу. Из страны тебя не выпустят, расстрелять, быть может, не расстреляют, но наши тюрьмы – не ваши германские, у нас всё по-старенькому, как при Сталине. И товарищи из спецслужб, знающие своё дело, с тобой беседовать будут, всё на допросе выложишь как миленький. Ну что, взял свои сокровища? А я-то к ним не прикасался, всё тебя ждал. Что, вылупил глазищи-то? Могилы у тебя не будет, в лесу закопаю… – В ответ раздался свистящий хрип, и Дина отчётливо услышала на чистом русском: «Ненавижу».