Руслан Белов - Кол Будды

34.

Пансионат был уютным, а номер чистым и довольно хорошо обставленным. Наташа осталась довольной. Позавтракав в непритязательной столовой творожком со сметаной и биточками, они пошли гулять по дорожкам, петлявшим в прилегающем лесу. Было тепло, хотя с неба падали холодные капли с утра собиравшегося ливня. Когда позвонил Олег, позвонил, чтобы приказать ей влюбить в себя Евгения, они целовались в сухой еще траве.

Послушав, Наташа спрятала телефон и сказала нахмурившемуся Смирнову:

- Он сделает все, чтобы ты отдал ему кол. Отдал чистосердечно.

- И потом стрельнет в меня, чтобы проверить, как я поведу себя без кола.

- Да.

- А когда я умру, он убьет тебя, чтобы не было на свете людей, знающих о коле.

- Да, убьет.

Они помолчали. Начался дождь. Бросились к старенькой беседке, когда-то крашенной белой краской.

Уселись тесно.

- Послушай,- спросила она, радуясь проникавшему в нее теплу, его теплу - а этот кол действительно чудной?

- Это ты меня спрашиваешь? - улыбнулся Евгений Евгеньевич, представив, как прошедшей ночью она, демонически красивая, нависла над ним, сжимая в руках смертоносный шприц. Кино да и только.

- Ты не должен на меня так смотреть. Ты знаешь, что у меня есть дочь. И если мне предложат выбрать между тобой и ей, ты знаешь, что я выберу.

- Ты правильно выберешь, - чмокнул Смирнов ее в щечку. - Я прожил длинную жизнь, за десятерых прожил, прожил и прочувствовал столько, что меня давно пора убить.

- "Прожил жизнь", "прочувствовал"... Как ты можешь это говорить, ведь ты еще не жил со мной! Ты должен жить, потому что ты мне нужен. Мне и другим людям, которые в лицо тебя не знают... И ты будешь жить, потому что я не хочу жить в жизни, в которой не будет тебя. И еще... Я знаю, что если это случится, если мне придется выбирать между тобой и Катей, и я выберу ее, то я не смогу относиться к ней так, как отношусь сейчас. Я буду смотреть на нее, и видеть твою смерть. А это страшно смотреть на дочь и видеть смерть.

- Это так, никуда от этого не денешься... - вздохнул Смирнов. - Это я во всем виноват.

- Не надо, милый...

- Не надо-то не надо...

- Знаешь, что я чувствую? - счастливо заулыбавшись, приложила ладошки к щекам Смирнова.

- Что?

Она хотела сказать, что с ней происходит странное, что она явственно помнит, как они целовались под ивами, явственно помнит его руки и губы, помнит, как страдала, говоря, что не любит, помнит его растерянные глаза и опустившиеся плечи. Она хотела сказать, что помнит, как ненавидела его всю жизнь, - иногда ненавидела, - за то, что не разглядел в ее глазах правды. Не разглядел, и она пошла по жизни без него, пошла и прошла такое, что та Наташа умерла, почти умерла. Она не сказала этого. Слова "страдала", "ненавидела", "умерла" ушли из нее.

- Я чувствую, что счастлива, чувствую, что мы сможем найти выход, сказала она, поцеловав его в кончик носа. - Я совсем не беспокоюсь за Катю, и за себя тоже.

- А за меня?

- А что за тебя беспокоится? Ты же бессмертен. Я и за себя не беспокоюсь, потому что твоя бессмертность в меня проникает...

- Давай, я добавлю ее в тебя? Так хочется...

Наташа озорно улыбнулась, оглянувшись, сняла с себя трусики и устроилась на коленях Смирнова.

Это увидела пожилая пара, вышедшая к беседке с боковой дорожки. Женщина по жизненной своей инерции хотела сказать определенную гадость, но от Смирнова с Наташей исходило нечто такое, что она жалобно посмотрела на мужа, и тот обнял ее.

35.

Олег не торопился. Он знал, что в любой день до тридцать первого августа сможет стать обладателем кола. Он хотел насладиться последними днями смертного существования, в котором были свои прелести, хотя бы возможность рисковать. А он любил рисковать, он любил пройтись по лезвию острой ситуации, любил на нем покачнуться и глянуть вниз, в черноту небытия.

Не любил он лишь неотвратимости. Неотвратимость, это вечное падение в никуда, это движение твоего времени, или просто чего-то твоего, к полному и окончательному завершению, отравляла жизнь и затягивала в тягостные раздумья.

Однако Олег знал, как не думать о завершении времени, знал, как охранить имеющуюся жизнь от отравы мысли - надо просто действовать, надо просто что-то делать.

После плотного субботнего завтрака он сидел на балконе в шезлонге и курил гаванскую сигару. С каждой затяжкой его охватывала все большая и большая тревога. Он знал, почему это происходит - просто никотин сужает сосуды, и мозг, получая меньше крови, начинает тревожиться.

Олег выбросил сигару, но тревога осталась. И, чтобы задавить ее, отвлечься, он стал смотреть на участок, прилегавший к территории отеля с запада.

На участке стоял обычный беленый кирпичный домик со старой залатанной железной крышей, крашенной суриком, комнаток в четыре дом. На задах его был небольшой ухоженный огородик с помидорами и капустой, вокруг росли старые фруктовые деревья. Под болевшим и потому плешивым виноградником завтракал хозяин дома. Обнаженный по пояс, он сидел за длинным столом и сосредоточенно ел что-то из большой тарелки, низко опуская голову. Напротив сидела жена, полная, и, видимо, красивая (она держала голову и грудь, как держат их женщины, привычные к мужскому вниманию). Она придвигала к мужу то тарелку с хлебом, то миску с ярким салатом из помидоров и лука, то перечницу. Поев, мужчина отодвинул тарелку в сторону, и женщина стала наливать ему чаю в большой цветастый бокал. В это время из дома гуськом вышли заспанные мальчик и девочка, оба в белых трусиках. Девочка привычно устроилась на коленях отца и, обняв за шею, задремала. Мальчик сел к матери, она его погладила по головке - видимо, тот завидовал сестренке. Отец ему что-то сказал, показывая на огород. Мальчик, прислонившись к матери, вопросительно взглянул снизу вверх. Та что-то сказала мужу, и все засмеялись.

Неприязненно двинув головой, Олег стал смотреть на море, волна за волной злобно бросавшееся к отелю. Тревога вновь овладела сердцем. Пытаясь отвлечься, он задумался о делах и вспомнил хозяина "Казачьей лавки", вспомнил кристалл эпидота, который тот отказался ему продать.

- Я же ему обещал козу на возу устроить! - тотчас забыл Олег о тревоге. - Да и кристалл надо испробовать! Если все мои крупные неприятности превратятся в мелкие, то в жизни мне ничего не будет нужно, ничего, кроме зеленки, чтобы замазывать ссадины.

Мстительно улыбнувшись, он моментально загорелся действием, бросился в гостиную, позвонил Карэну и спросил, кому принадлежит "Казачья лавка".

- А зачем она тебе? - удивился Карэн.

- Да так, купить хочу.

- Ты что-то собираешься купить!? - удивление хозяина отеля окрасилось желчной иронией.

- А что?

- Ну покупай, покупай... Смотришь, на медальках и значках дела пойдут, и с Капанадзе рассчитаешься. А что касается хозяина лавки, то он - небольшой человек. Младший брат, правда, у него в казаках ходит, нехороший человек и экстремист - везде кричит, что всех черных надо в Черное море спустить. Ну, в общем, если что, обращайся, поможем и с ним, и с братом.