Илья Рясной - Библиотечка журнала «Милиция» № 1 (1993)

— Издалека десант, — сказал Коротаев. Он был доволен своим подчиненным.

— Когда все это установили? — спросил Шатохин криминалиста.

— Позавчера. Через час после возвращения от староверов данные были готовы. На смятой пачке следов никаких.

— Знали и держали у себя. Зачем? — спросил Шатохин, поморщившись. Не предусмотрел, что вещественные доказательства могут осесть в райотделе мертвым грузом.

Самолет улетел через час с минутами. Шатохин распорядился упаковать и отправить находки в крайуправление.

Настроение поднялось, когда связался с краевым ЭКО и полковником Пушных.

Дактилоскопический анализ показал, что отпечатки на окурках и литой иконке принадлежат Бороносину Анатолию Васильевичу.

На расколотой пополам деревянной чашке тоже обнаружены следы. Но не Бороносина. Чьи — выясняется. Отпечатки все свежие, брали предметы в руки в один и тот же день, три дня назад.

— Товарищ полковник, лет шесть-восемь назад на скиты уже было нападение. Хорошо бы знать, кто участвовал, — попросил уточнить Шатохин начальника краевого уголовного розыска.

Столовая находилась на другой стороне улицы, наискосок от здания райотдела. Только собрались пойти позавтракать, как раздался телефонный звонок. Поплавский сообщал: полчаса назад в Силантьевке местные нештатные инспекторы милиции встретили Анатолия Бороносина. Из кармана набитого травой рюкзака торчала свернутая карта района. Между прочим, на подробнейшей карте обозначены все до единого ограбленные скиты, проходы между ними, все возвышенности и топи. Мало того, отмечены не менее детально все домики старообрядческих скитов на востоке района.

— Куда и откуда путь держал? — поинтересовался Шатохин.

— С ними объясняться не желает. Говорит, штатных милиционеров прорва, чтобы еще с их подголосками язык мозолить.

— Собирается куда-нибудь?

— В баню.

— То есть?

— У тетки родной остановился. Баню для него топит.

— Значит, надолго расположился?

— Похоже.

— Пусть парится на здоровье. Не нужно мешать. — Ощутив свою волглую одежду, Шатохин подумал, как хорошо было бы окунуться сейчас в жар парной; и даже позавидовал Бороносину. — Я выеду в Силантьевку. Занимайтесь своими делами.

Бороносин — худой, лобастый, — распаренный после бани сидел на крылечке избы в одних спортивных брюках и курил папиросу. Махровое розовое полотенце лежало рядом.

Первым делом вахтовик-железнодорожник потребовал объяснить, кто такой Шатохин и зачем пришел. Не тратя лишних слов, Шатохин предъявил удостоверение.

— Даже майор. Такая честь, — сказал Бороносин безразличным тоном. — А дальше что?

— О происшествии слышали?

— Про доски, которые увели из скитов, что ли?

— Да.

— Говорила нынче утром Василиса.

— Только нынче? Не вчера, не позавчера?

Щелчком Бороносин отправил окурок с изжеванным мундштуком в стоящий неподалеку наполненный до краев дождевой водой бочонок со ржавыми обручами. Мелькнула на кисти руки между большим и указательным пальцами наколка: изображение железнодорожного локомотива и под ним буквы М. П. С.

— Скажите, Бороносин, где вы последние дни проводили? Дом далеко, там вас не было.

— Брал обязательство быть?

— Нет.

— Тогда какой разговор?

— Семьдесят километров только от села до села прошли. Пешком.

— Ух, расстояние! — Бороносин небрежно откинул к самому порогу полотенце, под которым лежала начатая пачка «Беломора» и спички, опять закурил. — У меня условия работы какие? Месяцами живу под тук-тук-тук. Купе — как конурки, проходы в вагонах узкие, много не находишься. Так что мне эти семьдесят километров — против гиподинамии — лекарство на один прием. Иногда еду, в окно гляжу, о людях, которые собак в городских квартирах держат, думаю. Сплошное варварство! Да за такое…

Поездной электрик от слова к слову говорил все охотнее: явно решил покуражиться.

— Так вы не ответили, где последние дни пропадали? — перебил Шатохин.

— Допрашиваете? — мигом переменил тон и мимику Бороносин.

— Да, это допрос.

— И в качестве кого же я?

— В качестве свидетеля. В день ограбления вас видели на болотах поблизости от скитов. И вы могли кого-то заметить.

— Кто видел? — Бороносин чуть подался вперед. — Я никого…

— Видели — и все, — перебил Шатохин.

— Ладно, был, не отрицаю. — Второй окурок полетел в бочонок с водой. — Но я какой свидетель? Никого не встречал.

— Значит, так и запишем в показаниях, — Шатохин окинул взглядом собеседника. — И вместо того, чтобы разглагольствовать о собачьей гиподинамии, вы бы лучше оделись.

Бороносин молча поднялся, подобрав полотенце, ушел в баньку. Вернулся в брюках и клетчатой рубашке с широким воротом, в домашних тапочках.

— Дома есть кто-нибудь? — спросил Шатохин.

— Один. Тетка за молоком ушла. В избу пойдем?

— Пойдемте.

В кухне избы тетки Бороносина было чисто, тикали ходики, пахло медом. На столе, застланном клеенкой, цветок герани в горшке. Бороносин переставил его на подоконник, сел. Шатохин устроился напротив.

— Значит, в день происшествия на болотах вы были, но никого не видели и ничего не слышали? — спросил Шатохин, вынимая из портфеля бумагу, ручку. — Так?

— Так.

— А в этих местах как оказались?

— Тетку проведать.

— Раз за пять лет. И то зашли не сразу, обогнули поселок стороной. На болота-то зачем подались?

— А что, нельзя? Гулял по болотам! — огрызнулся Бороносин.

— И все же, свидетель, давайте посерьезнее. Вы оказались вблизи от места преступления. Чужие здесь нечасто появляются.

— По личным делам был.

— Точнее.

— Белозер собирал.

— Что за белозер?

— Трава такая. Мочегонная. Или ветрогонная. Мне без надобности знать.

— Собираете, не интересуетесь: что, для чего?

— Для денег. Врач один попросил в поезде. Он народной медициной занимается. Травами лечит.

— Ближе нигде нет мочегонной-ветрогонной?

— Я не нашел.

— Врач-то заплатить обещал, адрес оставил?

— А как же. В Харькове живет. Все записано. Дома у меня.

— Хорошо. А вот это, — Шатохин наклонился к портфелю, достал и развернул рисованную от руки карту, переданную ему нештатными инспекторами, — ваша?

— Моя.

— Кто ее делал?

— Сам.

— Когда?

— Ну, зимой.

— Нынешней?

— Да.

Явно не сходились концы с концами у Бороносина. Пять лет не наведывался в Силантьевку. По крайней мере не видели его здесь. По памяти, что ли, рисовал? Или тайно периодически бывал на болотах? Возможно. Ходит по ним уверенно. Тогда зачем вырисовывать в подробностях болота? Нелепо. Шатохин решил пока не касаться этих несоответствий.

— Как вы объясняете, что на карте отмечены все ограбленные дома староверов?