Вячеслав Воронов - Скальпель

Тем временем мой взгляд обрел ясность, пятерней я стёр капли пота со лба. Опустив глаза к полу, где по ковру были рассыпаны сотенные купюры, я сгорбился, как огородник на участке, и принялся собирать их.

— Иди сюда, дурак… брось ты деньги, потом соберем! — вещал Сергей, не в силах оторваться от женских ног. — Оставь, говорю, их, они наши со Светкой… Иди, помоги мне, возьми ее… Ты что, не хочешь… как ты можешь не хотеть! Иди, говорю, ведь что тебе было сказано… Будь хозяином жизни, в конце концов! Я ж помочь тебе хочу, балбес…

— Уйди, уйди, сволочь! — диким голосом заорала Света.

Бросив безумный взгляд на меня, Серега отвернулся и с новыми силами, уже грубее, занялся женщиной, пытался снять с неё трусики, вознамерившись добиться своего. Кинув краем глаза — не следят ли за мной, — я решительно подошел к столу и взял все ту же вазу. Быстро шагнул я к извивавшейся на полу парочке и с коротким замахом опустил свое орудие на голову Сергея. После этого я замер, присматриваясь и прислушиваясь, как автомеханик прислушивается к работающему мотору — помогло ли вмешательство, или следует предпринять еще что-нибудь. Сергей обмяк, навалившись на ноги Светы.

Ступая мягко и осторожно, я вернулся к столу, поставил на него вазу, после чего подсобрал все до одной остававшиеся на ковре купюры. Перегнув их пополам и тщательно умостив в переднем кармане джинсов, из заднего я вынул носовой платок, вернулся к вазе и аккуратно, методически протер каждый сантиметр рельефной поверхности. Закончив с вазой, я вытер дверную ручку, лихорадочно вспоминая, до чего еще дотрагивался, тер и тер с упорством добросовестной домохозяйки. Пройдя мимо Светы, которая столкнула с себя бесчувственного Сергея, но все так же лежала, тяжело дыша, я вошел в спальню, вытер все и там, чего могла касаться моя рука.

— Слушай, ты извини, — проговорил я тихо, вернувшись через пару минут в гостиную. — Этот дурак… я не ожидал от него такого.

Света уже стояла на коленях подле Ивана и пыталась нащупать на его шее пульс.

— Господи, живой он хоть… Или это мой пульс отдает в пальцы?… Да нет же, живой. Помоги мне!

— Слава богу, что живой. Я ухожу.

— Ему надо помочь, сделай что-нибудь! — выкрикнула она.

— Я не могу, Света… у меня проблемы гораздо серьезнее, чем ты думаешь. Ничего с ним не станется, если живой… Делай что хочешь, но меня здесь не было…

Я развернулся, снова вошел в спальню и направился к окну.

— Отдай деньги, сволочь! — заорала вдогонку мне Света, но я не отвечал и не останавливался. Осторожно, не дотрагиваясь руками до оконной рамы, на пределе своих акробатических возможностей, я взгромоздился на подоконник и спрыгнул вниз. «Кроссовки надо выбросить в реку или вообще сжечь, — пронеслось у меня в голове, когда, подстелив под руки платок, я взбирался на забор.

Я едва вспомнил, что приехал сюда на машине. Настолько я был возбужден и потрясен событиями этой ночи, пробираясь в темноте по изобиловавшей ухабами дороге мирно спавшего частного сектора, что лихорадочно начал было соображать, куда же мне выйти, где еще может ходить транспорт. Когда меня осенило, что неподалеку стоит моя собственная машина, меня охватило ликование, словно сама судьба в нужный момент протянула руку помощи. Мысль о том, что я мог потерять ключи, тотчас повергла меня в смятение, и я обрадовался еще больше, когда нащупал их в кармане джинсов, под толстой пачкой долларовых купюр.

Дикий восторг охватил меня, словно в возможности сесть в машину и доехать домой заключалось не просто завершение дела, а некое мистическое спасение в самом прямом смысле слова. Моя квартира представлялась мне сейчас раем, недоступным для козней и бурь этого предательски ненадёжного мира. Осознавая, что до этого рая еще надо добраться, я спешил, спотыкаясь и оглядываясь. Опасение, что сейчас те двое, которых я оставил лежать без сознания, если они вообще живы, придут в себя и бросятся в погоню, в душе моей боролось с ликованием. Я то принимался нескладно насвистывать, то умолкал, не желая привлекать этими вызывающими в ночную пору звуками «всякую погань» к своей особе, к деньгам, которые лелеял в кармане, которые олицетворяли вызволение сына.

Я подумал — как передать деньги тому, затеявшему весь сыр-бор, куда, интересно, он скажет принести их, куда положить. Если он такой всезнающий, то наверняка уже в курсе, что я добыл нужную сумму. Может, он свяжется со мной уже этой ночью? И как я смогу защитить себя от возможной несправедливости — вдруг мучитель мой вздумает учинить еще что-то, изменив условия? В такое мне не хотелось верить. Правила навязанной мне игры казались настолько жёсткими, что я не допускал мысли о возможности их несоблюдения. Конечно, сын вернется ко мне живым, правда — не совсем здоровым, без пальца, но что уж тут поделаешь. Я подхвачу его на руки, крепко сожму в объятиях, услышу биение сердца, почувствовав тепло тела, и не отпущу уже никуда. И начнется у нас новая жизнь, счастливая, радостная и наполненная смыслом.

Меня уже грела мысль, что отдавать надо лишь пятую часть денег, а остальное — останется мне. Да, тот, звонивший, был прав — человек может многое, человек может все, если переступит через себя вчерашнего и отбросит глупые рассуждения о морали и порядочности. Может, если наберется смелости жить новой жизнью, жизнью бойца, который безоглядно и гордо бросает вызов обстоятельствам, вызов никчемным людишкам, гниющим в жалком болоте брюзжаний и оправданий. Теперь я твёрдо усвоил, что суть мира — борьба. Все стремится к лучшему, к будущему, все совершенствуется и усложняется, безжалостно отбрасывая слабое, то, что устарело, утратило былую дерзновенность. И я выиграл эту игру, превзошел себя, выполнил задание, которое поначалу представлялось нереальным!

Я чувствовал себя всесильным и непобедимым воином Римской империи, который с заоблачной вершины гордо озирает завоеванные владения; казался себе чемпионом, в немилосердной схватке одолевшим последнего, самого сильного противника, и нет мне теперь равных; воображал владельцем корпорации, опутавшей крепкими сетями весь подлунный мир; ощущал жрецом божества, пред которым преклоняют колени и дрожат в религиозном экстазе миллионы покорных рабов.

Когда в темноте ночи я разглядел, наконец, неясный силуэт своей машины, вихри, бушевавшие в голове, поутихли.

Дорогу домой преодолел я спокойно и не спеша, хотя опасался гаишников. Я решил не гнать машину в гараж, ведь время шло к утру, а днём, я знал, она мне понадобится. Припарковавшись у дома, я совсем успокоился и медленно двинулся к подъезду.

Я не обратил внимания на «Джип», который стоял с выключенными фарами в стороне от дома, возле трансформаторной подстанции. Как только я вышел из машины, дверцы «Джипа» дружно распахнулись, и ко мне стали быстро приближаться неясные, растворённые в темноте силуэты.