Вячеслав Воронов - Скальпель

— Не понял, о чем это ты? — мой голос дрогнул, лоб покрылся испариной. — Что ты несешь?

— То, что слышал. Руслан у меня, искать его бесполезно, бегать по всяким инстанциям тоже. Единственное, что поможет тебе — это выполнение в срок моих условий. Приходится давать пинок под зад, настолько ты толстокожий!

— Ты что, шутишь? Что ты несешь?…

— Я очень далек от шуток! Позвони домой и убедись в этом. Подсказать номер? А то с перепугу ты можешь его забыть. Хотя ты еще не веришь, что такое может произойти с тобой, ведь кроме мелких неприятностей в твоей жизни ничего такого не случалось. Это там, где-нибудь на краю земли, происходят чудовищные преступления и государственные перевороты, люди гибнут от голода и болезней. Ты знаешь, что за прошлый год в Африке больше миллиона человек умерло от голода и его последствий? А ты знаешь, что чуть не каждый третий там заражен СПИДом? По телевизору про это посмотреть даже приятно, правда же? Сидя в мягком кресле, с полным брюхом, посмаковать, как чернокожие уроды, высушенные болезнью дистрофики, бьются в судорогах нечеловеческой боли! Кожа их покрыта струпьями и гнойниками…

— Ну, хватит молоть всякую чушь!

— Это не чушь, это правда! Но все уверены, что ничего подобного их, конечно, коснуться не может. А тут — на тебе, и твою драгоценную задницу побеспокоили. Короче говоря, переваривай информацию и помни, что сроку у тебя — шесть дней, включая сегодняшний. Бегать в полицию не надо, жену расстраивать тоже не надо — будет только хуже. И вообще поменьше болтай. Ну, все, я и так с тобой заговорился. Ты должен ценить, что я уделяю тебе столько времени, не ты один, в конце концов. Удачи, — и он отключился.

— Случилось что? — участливо спросила Наташа с застывшими в готовности над клавиатурой пальчиками, и обеспокоенно взглянула на меня.

— Да не знаю я! — рявкнул я. Ожесточенно потерев ладонью щеку, больно поддернув кверху нос, я тяжело вздохнул и стал набирать номер.

Дома никто не отвечал, но я довольно долго вслушивался в тягуче-длинные гудки вызова, с силой вдавив в ухо телефонную трубку. Наконец, когда всякое разумное и неразумное время ожидания вышло, я медленно и растерянно опустил мелко подрагивающей рукой трубку радиотелефона на стол. Может, Руслан уже пошел во двор гулять, пронеслось у меня в голове, хотя я знал, что было рано — в это время сын обычно спит крепким детским сном. Наверное, он и спит еще, промелькнула у меня надежда, крепко спит и не слышит звонков. Эта мысль меня ободрила, но почти с физической болью в мозгу я вспомнил ледяной голос незнакомца — вряд ли тот врал. Кем бы он ни был, он уже доказал, что всеведение являлось его неотъемлемым свойством. Он знал такое, что могли знать люди только очень непростые и хорошо подготовленные. И это всезнание, уверенность в себе говорили о том, что врать нужды ему не было. Но надежда умирает последней, и я три раза звонил с мобильного на мобильный сына. Абонент был недоступен.

Мне пришла мысль немедленно звонить в полицию, но с этим я решил подождать. Вдруг это чья-то дурацкая шутка, а я буду выставлять себя идиотом, ничего толком не проверив.

«Может, я сошел с ума и все это мне кажется? — растерянно, не без шальной радости подумал я, — Действительно, откуда это все, если не из головы? Но если Руслана не будет…»

Я попытался прервать поток мыслей, но тот час, словно свора приблудных псов из подворотни, непроизвольно вселявших хаотичный страх, обрушилась лавина мыслей других. Где же его не будет — дома ли, во дворе, вообще в привычной сфере обитания. Его может не быть даже в этой жизни — пронеслось в голове, и жуть охватила меня после такого допущения. «Нет, нет! Этого не может быть!».

Но тут я вспомнил поучения зловещего незнакомца: никому не верится, что с ним может произойти что-то из ряда вон выходящее, это случается далеко, за пределами нашего уютного, с такой заботливостью устроенного мирка. А вот вам, пожалуйста, оно уже здесь, переступило твой порог, нежданное и незваное, но тем не менее до нестерпимой боли реальное. И чем это африканцы, гниющие от СПИДа, провинились больше, чем мы, привыкшие к спокойному сытому существованию? А ну-ка, вкуси настоящих страданий, испытай шок серьезных проблем — мазохистски разжигал себя я, сам не зная для чего.

Несмотря на самобичевания, мысли о возможной смерти сына вынести я не мог. Лишь только она появлялась на пороге сознания, в голове моей переклинивало, словно срабатывала аварийная заслонка, и я мысленно кричал диким криком о несправедливости бытия, о неверности самой сути устройства мира, о том, что в таком случае я не принимаю этот мир никоим образом. Когда-то в газете я читал о женщине, у которой во время Второй Мировой на фронте погибли восьмеро сыновей — все, что были — и муж. Я ума не мог приложить, как она могла пережить такое. Скорее всего, она была верующей, и полагала, что все ее родные теперь в лучшем мире. А если его нет, этого лучшего мира, и она по чьей-то злой прихоти лишилась смысла существования и в этом мире, единственном, который есть в реальности, да еще и претерпев нечеловеческие душевные муки.

Но я мужчина, в конце концов, поэтому должен взять себя в руки и что-то предпринимать. Смог же я в свое время, преодолев массу препятствий, наладить дело, бегать по инстанциям и договариваться. «Ну, вот тебе и стимул», — подумал я, и тут же мысленно, с душевной болью упрекнул себя — о чем это я, какие стимулы? Моего сына похитили, а я рассматриваю это как проблему бизнеса, на уровне какой — то банальной сделки.

Переиграв в хаотичном режиме массу подобных мыслей, удивившись, в конце концов, тому, какая ерунда может приходить в голову, я встряхнулся и медленно повел зрачками по сторонам. Наташа обеспокоенно стреляла в мою сторону глазами, и я, несколько неожиданно для самого себя, спросил:

— Мне звонили только что?

— В каком смысле?

— Ну… был звонок, раздавался здесь звонок, или это я сам кому-то звонил?

— Был, — недоуменно протянула Наташа. Из своей комнатенки с озадаченным выражением лица вышел Валера и стал участливо о чем-то спрашивать, но я его не слушал. Моя рука, медленно, словно в сомнамбулическом сне, снова потянулась к трубке телефона, но на полпути остановилась. Что толку трезвонить, опять с тоской выслушивать тягуче-длинные гудки вызова, на который никто не ответит; надо ехать и на месте разбираться.

Я поднялся, кресло откатилось на колесиках и мягко ударилось о выкрашенную светло-салатной краской стену.

— Я… я не знаю, когда появлюсь, — пробормотал я и поспешно вышел из офиса.

Ехал домой я быстро, смело и безразлично к последствиям лавируя между машинами, и даже хотел было проскочить на красный сигнал светофора, но в последний миг удержался, осознавая, что лучше приехать на две минуты позже, чем не приехать вообще.