Матильде Асенси - Последний Катон

— И как мы туда попадем?

— Может быть, этого и не потребуется. На самом деле мы не знаем, что там найдем. Или лучше сказать, не знаем, что нам искать, так же, как когда мы были в монастыре Святой Екатерины на Синае. Походим, посмотрим, а там будет видно. Может быть, нам повезет.

— Я не собираюсь подпоясываться тростником и умываться травяной росой на Ортигии.

— Оставьте свои заявления при себе, — голос Глаузер-Рёйста звенел от ярости, — потому что именно это мы и сделаем первым делом, когда приедем. Может, вы не поняли, но если мы не ошиблись со святой Лючией, еще до наступления ночи мы окажемся в самой гуще инициаторских испытаний ставрофилахов.

Я решила не раскрывать рта до конца пути.

Когда мы въехали в Сиракузы, было уже поздно. Мне было страшно даже подумать, что Кремень захочет спуститься в катакомбы в такое время, но, слава Богу, проехав через город, он направился прямиком к острову Ортигия, в центре которого, недалеко от знаменитого фонтана Аретузы, находилось архиепископство.

Собор Дуомо был великолепен, несмотря на оригинальное смешение архитектурных стилей, которые с течением веков накладывались друг на дружку. Барочный фасад с шестью огромными белыми колоннами и верхняя ниша с изображением святой Лючии были грандиозны. Но внутрь мы не вошли. Следуя пешком за Глаузер-Рёйстом, припарковавшим машину перед собором, мы направились к близлежащему зданию архиепископства, где нас лично принял его преподобие монсеньор Джузеппе Арена.

В тот вечер архиепископ угостил нас вкуснейшим ужином, и вскоре после поверхностного разговора о делах архиепископства и сердечного упоминания о Папе, которому в этот четверг исполнялось 80 лет, мы разошлись по приготовленным для нас комнатам.

Ровно в четыре утра, когда в окна не проникал еще ни малейший лучик солнца, меня вырвал из глубочайшего сна стук в дверь. Это был капитан, уже готовый начать новый день. Я слышала, как он постучал в дверь Фарага, и через полчаса мы втроем собрались в столовой, готовые отдать должное обильному завтраку, который подала нам монахиня-доминиканка из прислуги архиепископа. В то время как у капитана был, как всегда, цветущий вид, мы с Фарагом, тоже как всегда, были едва в состоянии связать пару слов. Мы передвигались по столовой, как зомби, шатаясь и натыкаясь на столы и стулья. Во всем здании царила полнейшая тишина, нарушавшаяся только мягкими шагами монахини. После третьего-четвертого глотка кофе я обнаружила, что уже в состоянии думать.

— Готовы? — невозмутимо спросил Кремень, кладя на стол салфетку.

— Я — нет, — промямлил Фараг, вцепившись в чашку кофе, как моряк в мачту в разгар шторма.

— По-моему, я тоже нет, — поддержала я его с заговорщицким взглядом.

— Я иду за машиной. Через пять минут забираю вас у входа.

— Ну, не думаю, что я там буду, — предупредил профессор.

Я весело рассмеялась, а Глаузер-Рёйст вышел из столовой, не обращая на нас ни малейшего внимания.

— Невыносимый человек, — сказала я, с удивлением отмечая, что Фараг в это утро не побрился.

— Нам лучше поторопиться. Он способен уехать без нас, и что тогда нам делать в Сиракузах в понедельник, без четверти пять утра.

— Сядем на самолет и полетим домой, — ответила я, решительно вставая с места.

На улице было не холодно. Стояла совершенно весенняя погода, хотя было влажновато, и иногда налетали неприятные порывы ветра, подхватывавшие мою юбку. Мы сели в «вольво» и объехали вокруг площади Дуомо, чтобы попасть на улицу, которая вывела нас прямо к порту. Там мы оставили машину и прошли до края рейда, где в уголке при свете еще зажженных фонарей можно было различить очень мелкий белый песок и где, естественно, вздымались сотни стеблей тростника. Кремень держал в руках свой том «Божественной комедии».

— Профессор, доктор… — с явным волнением проговорил он. — Настал момент начать наш путь.

Он положил книгу на песок и пошел к тростнику. С почтительным видом он провел руками по траве и умылся росой. Потом сорвал один из гибких стеблей, самый высокий, который смог отыскать, и, вытащив рубашку из брюк, опоясался им.

— Ну, Оттавия, — прошептал Фараг, склоняясь ко мне, — теперь наша очередь.

Профессор твердым шагом пошел туда, где стоял Кремень, и повторил все его действия. На его влажном от росы лице тоже появился особый отсвет, словно он находился в присутствии чего-то священного. Мной владели беспокойство и неуверенность. Я не очень понимала, что мы делаем, но мне ничего не оставалось, как последовать за ними, так как, раз уж я была здесь, любое сопротивление выглядело бы просто смешным. Я погрузила туфли в песок и пошла в их сторону. Провела ладонями по влажной траве и потерла ими щеки. Роса была прохладной и неожиданно, без всякого предупреждения согнала с меня остатки сна, прояснив мои мысли и наполнив меня энергией. Потом я выбрала тростник, показавшийся мне самым зеленым и красивым, и переломила стебель, надеясь, что из корней когда-нибудь вырастет новый тростник. Я легонько подняла край свитера и повязала тростник на талии поверх юбки, подивившись его мягкому прикосновению и гибкости волокон, которые очень легко свились в узел.

Мы завершили первую часть ритуала. Теперь оставалось только ждать, будет ли это иметь какой-то результат. Если нам повезет, подумала я, успокаивая себя, то никто не видел, как мы это делали.

Снова сев в машину, мы покинули остров Ортигию по мосту и выехали на проспект Умберто I. Город пробуждался. В окнах домов виднелся свет, и движение на дороге оживилось, через пару часов оно будет таким же хаотичным, как в Палермо, особенно на подъездах к порту. Капитан свернул направо и поехал по новому проспекту вверх, по направлению к улице Арсенале. Взглянув в окошко, он вдруг очень удивился:

— Знаете, как называется улица, по которой мы едем? Улица Данте. Я только что заметил. Вам это не кажется любопытным?

— Капитан, в Италии улица Данте есть во всех городах, — ответила я, подавляя смех. Фараг, однако, не сдержался.

Вскоре мы приехали на площадь Святой Лючии рядом со стадионом. На самом деле это была скорее не площадь, а простая улочка, охватывавшая квадрат церкви. Рядом с тяжеловесным зданием белого камня, украшенным скромной трехэтажной колокольней, виднелся небольшой баптистерий восьмиугольной формы. Стиль церкви не допускал никаких сомнений: несмотря на норманнские перестройки XII века и на ренессансную розетку на фасаде, этот храм был не менее византийским, чем сам император Константин Великий.

По тротуару перед церковью взад и вперед прогуливался мужчина лет шестидесяти, одетый в старые брюки и поношенный пиджак. Увидев, как мы выходим из машины, он остановился и внимательно посмотрел на нас. У него была красивая копна густых седых волос и маленькое, испещренное морщинами лицо. Он помахал нам рукой с другой стороны улицы и легко побежал в нашу сторону.