Матильде Асенси - Последний Катон

Винтовая лестница казалась бесконечной. Ступень за ступенью мы спускались в колодец, вдыхая все более тяжелый и удушливый воздух, держась за колонну, чтобы не потерять равновесие и не оступиться. Скоро и капитану, и Фарагу пришлось пригнуться, потому что их лбы оказались на уровне ступеней, по которым мы только что спустились. Вскоре после этого лестница начала сужаться: обрамляющая ее боковая стена и центральная колонна незаметно сближались, и эта жуткая воронка по размеру больше подходила детям, чем взрослым людям. Настал момент, когда капитану пришлось продолжать спуск боком и согнувшись, потому что его широкие плечи уже не проходили в просвет.

Если все это придумали ставрофилахи, следует признать, что у них был извращенный ум. На нас давила клаустрофобия, я испытывала желание все бросить и убежать со всех ног. Казалось, что воздуха не хватает и что вернуться на поверхность практически невозможно. Мы словно навсегда распрощались с обычной жизнью (с ее машинами, огнями, людьми и т. д.), и нам казалось, что мы входим в одну из погребальных ниш, из которой уже никогда не выберемся. Время тянулось бесконечно, а конца этой дьявольской лестнице, становившейся все у же и у же, не было видно.

В какой-то момент меня охватила паника. Я почувствовала, что не могу дышать, что я задыхаюсь. Единственной мыслью было вырваться оттуда, как можно скорее выбраться из этой дыры, немедленно вернуться на поверхность. Я ловила воздух ртом, как рыба на суше. Я остановилась, закрыла глаза и попыталась утихомирить отчаянное сердцебиение.

— Минутку, капитан, — попросил Фараг. — Доктору плохо.

Там было так тесно, что он едва мог ко мне приблизиться. Он погладил мне рукой волосы и потом легонько провел по щекам.

— Тебе лучше, Оттавия? — спросил он.

— Я не могу дышать.

— Можешь, только нужно успокоиться.

— Мне нужно выбраться отсюда.

— Послушай, — твердо произнес он, беря меня за подбородок и поворачивая лицом к себе. — Не поддавайся клаустрофобии. Глубоко вдохни. Несколько раз. Забудь о том, где мы, и смотри на меня, хорошо?

Я послушалась, потому что больше ничего не могла поделать, у меня не было другого выхода. Так что я уставилась на него, не сводя глаз, и будто по волшебству его глаза придали мне сил, а улыбка расширила мои легкие. Я начала успокаиваться и снова смогла контролировать себя. Не прошло и пары минут, как мне полегчало. Он снова погладил меня по голове и подал капитану знак продолжать спуск. Однако, пройдя пять или шесть ступенек вниз, Глаузер-Рёйст резко остановился.

— Еще одна христограмма.

— Где? — спросил Фараг. Мы с ним не могли ее увидеть.

— На стене на уровне моей головы. Рельеф глубже, чем раньше.

— Раньше христограммы были на полу, — заметила я. — Рельеф мог стереться от постоянного хождения.

— Бессмыслица, — продолжал Фараг. — Зачем тут хрисмон? Дорогу тут указывать не нужно.

— Может быть, он просто означает, что проходящий испытания ставрофилахов идет правильным путем. Подбадривает его, что ли.

— Возможно, — заключил Фараг без особой уверенности.

Мы продолжили спуск, но едва прошли еще три-четыре ступеньки, как капитан снова остановился.

— Новая христограмма.

— Где на этот раз? — взволнованно поинтересовался профессор.

— Там же, где в предыдущий. — Первая христограмма в этот момент находилась на уровне моего лица, я могла совершенно четко ее рассмотреть.

— Продолжаю утверждать, что это бессмыслица, — снова повторил Фараг.

— Спускаемся дальше, — лаконично заключил Кремень.

— Нет, Каспар, подождите! — нервно возразил Босвелл. — Осмотрите стену. Посмотрите, нет ли там чего-то, что привлечет ваше внимание. Если ничего нет, пойдем дальше. Но, пожалуйста, проверьте как следует.

Кремень повернул фонарь в мою сторону и случайно ослепил меня. Я прикрыла глаза рукой и приглушенно вскрикнула. Вскоре, однако, послышался возглас погромче моего:

— Профессор, тут что-то есть!

— Что вы нашли?

— Между двумя христограммами в скале виднеется другая фигура. Она похожа на дверцу, но еле-еле заметна.

Вызванная у меня блеском света слепота проходила. Очень скоро я смогла разглядеть фигуру, о которой говорил капитан. Но в ней не было ничего общего с дверцей. Это был вмурованный в стену каменный блок.

— Похоже на работу фоссоров [21] землекопатели, специализировавшиеся на рытье галерей катакомб. . Попытка укрепить стену или отметина в кладке, — проговорила я.

— Толкайте ее, Каспар! — потребовал профессор.

— Боюсь, у меня не получится. Я стою в очень неудобном положении.

— Тогда толкай ты, Оттавия!

— Как я могу толкнуть этот камень? Он и с места не сдвинется.

Но, пока я возмущалась, я уперлась рукой в каменный блок, и от малейшего нажима он мягко подался внутрь. Образовавшееся в стене отверстие было меньше камня, лицевая сторона которого была скошена по краям, чтобы блок поместился в раму толщиной и высотой примерно пять сантиметров.

— Он движется! — радостно воскликнула я. — Движется!

Любопытно, что блок скользил как по маслу, совершенно бесшумно и без трения. Так или иначе, длины моей руки не хватило бы, чтобы протолкнуть камень до конца: вокруг нас было, наверное, несколько метров каменной толщи, и квадратный коридор, по которому скользил блок, казался бесконечным.

— Доктор, берите фонарь! — закричал Глаузер-Рёйст. — Лезьте в отверстие! Мы за вами.

— Я должна идти первой?

Капитан засопел.

— Послушайте, ни я, ни профессор этого сделать не можем, нам негде двинуться. Вы стоите прямо перед отверстием, так что лезьте внутрь, черт побери! За вами двинется профессор, а потом я вернусь туда, где сейчас стоите вы, и полезу за вами.

Так что я вдруг оказалась внутри, пробираясь на четвереньках по узкому коридору чуть больше полуметра в высоту и полуметра в ширину. Чтобы двигаться вперед, мне приходилось толкать каменный блок руками, поэтому фонарик я подпихивала коленями. Я чуть не упала в обморок, вспомнив, что сзади меня полз Фараг, а в положении на четвереньках юбка, должно быть, не очень-то меня прикрывала. Но я собралась с духом и решила, что не время думать о глупостях. Тем не менее, чтобы избежать подобных ситуаций в будущем, как только я вернусь в Рим, если, конечно, вернусь, куплю себе брюки и буду их носить, даже если у моих сестер, моего ордена и у всего Ватикана будет разрыв сердца.

К счастью для моих рук и ног, пол в коридоре был чистым и гладким, как кожа младенца. Полировка, которую я чувствовала под собой, была настолько превосходной, что казалось, я продвигаюсь по стеклу. Наверняка все четыре стороны каменного блока, касавшиеся стены, были такими же гладкими, и это объясняло ту легкость, с которой он двигался, хотя, когда я отводила руки, он легонько откатывался назад в мою сторону, словно туннель шел немного вверх. Не знаю, какое расстояние мы так проползли, может, метров пятнадцать — двадцать, может, больше, но мне это движение показалось вечным.