Йоханнес Зиммель - Ответ знает только ветер

— Почему же?

— Потому что вы одержимы одной idee fixe: мол, это дело рук кого-то из нашей группы. Если вы не избавитесь от этой мысли, вы никогда не доищетесь правды, мистер Лукас. Вы все приписываете нам слишком много таинственности. Мы вовсе не тайное общество каких-то заговорщиков, мы — не «кабала».

«Кабала»! Опять это слово! В английском языке оно тоже есть. Лакросс именно так назвал сообщество сверхбогачей. Он-то как раз считал, что они образуют тайное общество заговорщиков. А Малкольм Торвелл посмеялся над этой мыслью. И так, смеясь, и пошел за мячом. Паренек и я последовали за ним. Здесь, за городом, на площадке для гольфа под Муженом было очень красиво. Я глубоко дышал чистым горным воздухом. Веял слабый ветерок. Подрагивали сочные молодые листочки на вершинах старых деревьев. Я заметил это, когда взглянул на небо, чтобы увидеть, высоко ли уже поднялось солнце.

Около одиннадцати утра я вернулся в «Мажестик». В большом бассейне перед отелем плавало несколько человек. Другие постояльцы отеля загорали на солнышке. За нашим с Анжелой угловым столиком я увидел Паскаль Трабо. Она энергично помахала мне рукой. Я подошел. На Паскаль была прозрачная блузка и брючки из тончайшей ткани. В «нашем» углу было еще тенисто.

— Я жду здесь уже два часа, — сказала она, после того как мы поздоровались и я сел рядом с ней.

— Но я же не знал, что ты придешь, — оправдывался я.

— И не мог знать. А я готова была ждать и еще два часа. Или четыре. Когда-нибудь ты же вернулся бы в отель.

К нам подошел официант.

— Что ты будешь пить? — спросил я.

— Джин-тоник.

— Я тоже. Один бокал, — сказал я. — И один даме.

Официант исчез.

— Что случилось, Паскаль?

— Анжела.

— Что с Анжелой?

— Вчера вечером она была у нас. И осталась ночевать — мы не могли отпустить ее одну в таком состоянии. Сегодня утром Клод отвез ее домой. Ее машина все еще в ремонте.

— Что значит — «в таком состоянии»?

— Она была убита. Совершенно убита. Она нам все рассказала. О письме твоей жены, о том, как она на него отреагировала, как ты себя вел, как ты ее ударил и ушел.

— Я сорвался: сдали нервы. Но я просил меня простить. Мне в самом деле страшно жаль, что так получилось.

— Я знаю. И Анжела это знает. Ей тоже ужасно жаль.

— Чего?

— Что она так себя вела. Что она поверила тому, что написала твоя жена и не поверила тому, что сказал ты.

О, Боже, подумал я, Боже, что ты со мной делаешь? Только я начал смиряться с тем путем, какой Ты мне предначертал, и вот Ты все вдруг поворачиваешь вспять. О, Боже — или кто-то еще, чьего имени я не знаю, но кто творит все это и дозволяет этому быть, — сжалься надо мной, я болен, мне очень много уже не вынести.

— Ты ничего не говоришь, — сказала Паскаль.

— А что мне сказать?

— Точь-в-точь то же самое говорит Анжела. Что ей сказать? Что она может тебе сказать? Она не знает. Она не решается что-либо сказать. Роберт, в жизни я не видела человека, более несчастного, чем она. Она не знает, что я здесь. Ты должен поехать к ней, Роберт.

— Нет… Нет… Я… не могу…

— Разве ты ее больше не любишь?

Я почувствовал, что глаза мои начинает жечь, и стал глядеть на бассейн, где в эту минуту молодая красивая девушка прыгнула в воду, взметнув фонтаны брызг.

— Я люблю ее больше, чем раньше, — выдавил я, задыхаясь на каждом слове. — И буду ее любить, что бы она ни сделала.

— Она так же сильно любит тебя, Роберт. Но ей стыдно. И ей кажется, что она никогда не сумеет загладить свою вину. Поэтому ты и должен поехать к ней.

Я промолчал. Ощущение счастья вернулось ко мне, я чувствовал это, но возвращение его было каким-то медленным, неуверенным, и это огорчило меня, как ни странно это звучит. Ведь если наша любовь не кончилась, то мне будет еще тяжелее, еще горше — через несколько месяцев. А я только-только и с таким трудом смирился с судьбой…

Да смирился ли я? — подумалось мне. — Ни на секунду!

Ни на сотую долю секунды! Делай, что тебе вздумается, Боже, только позволь нам с Анжелой вновь соединить наши жизни. Ненадолго. Всего лишь на краткий миг. Пока я еще не инвалид. В любом случае у нас остается так мало времени.

— Роберт! Почему ты молчишь? Прошу тебя, ответь мне!

В дверях появился официант с заказанным нами джин-тоником, я увидел, что он приближается к нам. Я не стал ждать, когда он подойдет. Я вскочил, не говоря ни слова, и помчался через террасу. Все проводили меня взглядом. Серж, механик из гаража при отеле, удивленно уставился на меня, когда я налетел на него из-за угла.

— Такси! — завопил я. — Быстренько вызовите мне такси, пожалуйста!

Он убежал.

А я стоял на солнцепеке и смотрел на огромный цветник перед отелем, шумно и часто дыша, как загнанная лошадь. Анжела. Анжела. Анжела.

О, Господи.

Когда она открыла дверь, то показалась мне очень исхудавшей и измученной. По ее лицу было видно, что ночь она провела без сна. Под глазами темные круги. Губы дрожали. Она хотела что-то сказать, но не могла произнести ни слова, из ее горла вырвался лишь какой-то хрип.

Я обнял ее и нежно поцеловал в губы. Тут она и залилась слезами.

— Анжела, прошу тебя!

Она покачала головой, схватила меня за руку и повела на террасу, в это море цветов, залитое ослепительным солнечным светом. Мы уселись на широкой скамье в тени под навесом, не глядя друг на друга, и долго молчали. Я смотрел вниз на город и море, потом на небо и самолеты в нем, и мне казалось, будто я вижу весь мир в ореховой скорлупке, как в том стихотворении: «Я вижу Иерусалим и Мадагаскар, и Северную и Южную Америку…» А рука Анжелы лежала в моей, мы уже боялись оторваться друг от друга. Она смотрела на цветущие бугенвилии, но, мне думается, ничего не видела.

Наконец она сказала едва слышно:

— Мне так жаль, Роберт. Так невыносимо жаль.

— Не будем об этом говорить, — сказал я. — Это все в прошлом.

— Да, — сказала она и пожала мою руку. — Это все в прошлом. И никогда не повторится. Но у меня так тяжело на душе, так ужасно тяжко. Как это могло случиться?

— Не думай больше об этом.

— Не могу не думать… Не могу забыть. Да и не хочу. Я думала, что люблю тебя так сильно, как только может любить женщина. А потом не поверила тебе, прогнала и поверила тому, что пишет твоя жена.

— Именно потому и поверила, что так меня любишь, — сказал я. На море опять было множество яхт, на этот раз — с разноцветными парусами. — Только поэтому. На твоем месте я поступил бы точно так же.

— Это неправда. Ты никогда не сомневался во мне.

— Было и это, — сказал я.

Только теперь мы посмотрели в глаза друг другу. Золотые точечки в ее глазах мерцали и переливались. И я сказал: «Мы с тобой стоим в начале пути. И должны постараться, чтобы больше не было нервных срывов. Ведь мы лишь в самом начале пути. На нас свалятся еще тонны низости, подлости и клеветы. Но ведь мы об этом и раньше знали, разве нет?» Она кивнула, но лицо ее все еще оставалось серьезным, и она неотрывно глядела мне прямо в глаза.