Ричард Паттерсон - Глаза ребёнка

Крис внимательно посмотрел на нее.

— Понимаю, что это непросто, — наконец произнес он. — Но надо попытаться хотя бы на несколько дней забыть о нем. — Губы его тронула улыбка. — В конце концов, двое людей, которые любят друг друга и которым до сих пор не удавалось уединиться, тем более в таком красивом месте, просто обязаны что-то предпринять.

Его тон, как всегда, был серьезно-ироничным. Терри уже понимала, что таким образом он оберегал их обоих. Для Криса открыто выразить свои чувства означало показать свою уязвимость, а он не хотел, чтобы другие переживали за него. Несколько дней свободы — единственное, что он мог подарить ей.

— Не лучше ли отложить эти разговоры о Рики, о детях до Портофино? — тихо сказал Крис, поцеловав ее в лоб. — Там у нас будет достаточно времени, в том числе и для того, чтобы подумать о нашем будущем.

Терри без слов взяла его руки в свои.

Как и в то утро, два дня назад, когда Крис забрал ее, чтобы ехать в аэропорт, кисть его правой руки по-прежнему была опухшей и неестественного цвета.

— Терри? — в его голосе сквозила нерешительность.

Подняв глаза, Терри встретила его вопросительно-испытующий взгляд. Затем она чуть отступила, и полотенце упало на пол.

— Крис, я хочу тебя.

Он взглянул на нее уже по-другому.

Терри отвела Криса в комнату, и теперь, лежа в постели и ощущая его всем телом, смотрела в лицо любовнику. Его рука медленно скользила по ее спине: Терри задрожала.

Глаза ее закрылись. В последнее мгновение, перед тем как всем своим существом раствориться в Крисе, Терри вспомнила о том дне (это было полгода назад), когда их с дочерью жизнь навсегда изменилась.

Началось все довольно неожиданно. Завершались слушания по делу Карелли, и Терри повела пятилетнюю Елену на пляж. Вечерело. Они шли, взявшись за руки; прибрежные волны сверкали на солнце, и шум прибоя был ровным и успокаивающим. Тогда она еще не была любовницей Криса — всего лишь его коллегой, и мысли ее безраздельно занимала дочь.

Они нашли укромное место в скалах, защищенное от ветра. Терри задумчиво смотрела вдаль, туда, где были «Золотые ворота», Елена играла у нее в ногах, по-детски важно и сосредоточенно занимаясь с кукольными человечками и набором игрушечной мебели. Видимо, это была семья, догадалась Терри: отец, мать и маленькая девочка. Она пожалела, что не может проникнуть в мысли Елены.

Девочка разговаривала со своими человечками.

— Ты будешь сидеть здесь, — распоряжалась она. — А папа сядет здесь.

— С кем это ты говоришь? — спросила Терри.

— С тобой. Ты сядешь рядом с папой.

— А ты где?

— Вот здесь, — с торжествующим видом объявила Елена, усаживая девочку-куклу между ее пластмассовыми родителями.

«Ребенок командует миром взрослых», — с грустью подумала Терри. Она была уверена, что ей до сих пор удавалось оградить Елену от семейных проблем, бремя которых ощущала сама. Вечные скандалы из-за денег, из-за того, что Рики сидит без работы, из-за его фантастических проектов, в которые он вкладывал ее деньги. Раздражали ухищрения мужа, к которым он прибегал (никогда, разумеется, в этом не признаваясь), чтобы искусно изолировать их всех троих от окружающего мира и чтобы уничтожить ее собственное «я». Однако Елена, должно быть, интуитивно что-то чувствовала; она провела целый час, играя в семью. Терри редко видела ее такой самозабвенно увлеченной.

— Тебе нравится, во что ты играешь? — спросила она дочь.

— Угу. — Елена пристально посмотрела на свою воображаемую семью, затем перевела взгляд на Терри. — Почему ты такая злая с папой?

Казалось, она спрашивала и обвиняла одновременно. В ее голосе была зловещая безапелляционность, словно девочка изрекала не подлежащую сомнению истину.

На мгновение Терри словно лишилась дара речи.

«Не подавай виду, — твердила она себе. — Веди себя так, как будто тебя интересуют только факты». И уже вслух спросила:

— С чего ты взяла, что я «злая» с папой?

Елена ответила уклончиво, но вполне убежденно.

— Папа плакал, знаешь?

— Ты что, сама видела?

Елена покачала головой.

— Нет. Он не хочет, чтобы я видела, как он плачет. Папа плачет один, когда ты делаешь ему больно.

Терри вся внутренне сжалась. Стараясь сохранять внешнее спокойствие, она задала вопрос:

— Так откуда тебе это известно?

— Потому что он рассказывает мне, — с некоторой гордостью сообщила Елена. — Вечером, когда никого нет, он накрывает меня одеялом и мы разговариваем о нас.

Терри наконец определила эти нотки, которые уловила в голосе дочери: нотки мнимой детской мудрости, взлелеянной на напускной доверительности взрослого манипулятора. Больше она себя не сдерживала:

— Папе не следовало бы говорить тебе такие вещи.

— Нет, следовало. — Елена начинала злиться. — Папа говорит, что я уже большая и должна кое-что знать.

Терри поняла, что сглупила. Нельзя было допускать этого разговора. Но она также понимала, что не стоит, пока Елена не забыла, говорить на эту тему с Рики. Иначе девочка могла бы установить своеобразную причинно-следственную связь между событиями.

— Можно мне с тобой поиграть? — спросила Терри, переводя разговор.

— Давай. — Улыбнулась девочка, сменив гнев на милость.

С полчаса Терри старательно напоминала себе, что пришла сюда, чтобы заниматься со своей дочерью. Они играли и болтали обо всем и ни о чем, пока не стало прохладно.

По дороге домой Елена о чем-то говорила ей, но Терри, погруженная в собственные мысли, почти не слушала: на душе у нее было так же холодно, как за окнами машины.

Рики сидел на кухне. Завидев Елену, он изобразил ослепительную улыбку и наклонился к ней.

— Как моя деточка?

Он едва не мурлыкал. Возможно, все дело было в ее подавленном настроении, но это еще больше вывело Терезу из себя.

— Неужели нельзя убрать за собой игрушки? — раздраженно выговорила она Елене.

Девочка тотчас засеменила по коридору. Терри показалось, что дочь как-то неожиданно покладиста: уж не желание ли это — пусть подсознательное — угодить родителям, чтобы они были довольны и веселы.

— Как прошел день? — спросил Рики. — В суде все нормально?

— Превосходно, — холодно ответила Тереза. — А что у тебя? Или ты весь день проплакал?

Рики замешкался, затем попробовал примерить вопросительную полуулыбку, которую моментально стерло, как только он увидел взгляд жены.

— Самое забавное в том, — произнесла она, — что ты не умеешь плакать. Иначе, может, я чувствовала бы себя лучше. Но единственное, на что ты способен, — это вызывать жалость к самому себе и лишь для того, чтобы манипулировать мной. Разумеется, Елена этого пока не понимает.

В окно заглянул луч заходящего солнца. Смеркалось. Стоя рядом с Рики, Терри ощущала, как вокруг сгущается тьма.