Джеймс Кейн - Почтальон всегда звонит дважды. Двойная страховка. Серенада. Растратчик. Бабочка. Рассказы

— Заруби себе на носу, Хафф. У нас осталось еще несколько дней. Постарайся вспомнить. — Он закурил сигарету и продолжал долбить свое. — Да, вся прелесть в том, что у нас еще несколько дней… Ты сможешь появиться в суде только через неделю, самое раннее. Это нам на руку. Немного поможет полиция, постращают их там, поработают резиновым шлангом или чем-нибудь в этом роде, и рано или поздно парочка расколется. И в первую очередь девчонка. Это уж как пить дать… И поверь мне, это все, что нам надо. Тебе, конечно, пришлось худо. Зато теперь, когда они в наших руках, мы их прижмем к стенке. Это выход. А пока уточним кое-какие подробности. С Божьей помощью до вечера управимся.

Я закрыл глаза. Передо мной неотступно стояла Лола, вокруг — фараоны, которые, может быть, даже избивают ее, чтобы заставить расколоться, признаться в том, чего она не знает, о чем имеет понятия не больше, чем какой-нибудь лунный житель. Лицо ее прыгало перед моими глазами, и вдруг что-то ударило ее по лицу и изо рта полилась кровь.

— Кейес…

— Да?

— Действительно было. Ты можешь этим воспользоваться.

— Слушаю, мой мальчик, слушаю тебя внимательно.

— Я убил Недлингера.

Он сидел, тупо уставившись на меня. Я рассказал ему все, абсолютно все, даже про Лолу. Странно, но это заняло лишь минут десять. Потом он поднялся. Я ухватил его за рукав.

— Кейес…

— Мне надо идти, Хафф.

— Ты только проследи, чтобы они ее не били.

— Мне надо идти. Зайду потом, попозже.

— Кейес, если ты позволишь им бить ее, я… я убью тебя. Теперь ты все знаешь. Я рассказал тебе, рассказал только по одной причине. Только по одной. Чтобы они ее не били. Ты должен мне обещать. Ты мой должник, Кейес…

Он стряхнул мою руку и вышел.

Выкладывая ему все, я надеялся, в душе моей наступит наконец мир и покой. Очень у меня накипело. Я ложился с этим спать, видел это во сне, дышал этим. Я не находил себе покоя. Единственное, о чем я в состоянии был думать, — это о Лоле, вернее, о том, что она теперь все узнает и поймет, кто я такой.

Около трех пришел санитар и принес дневной выпуск газеты. О моем признании Кейесу не было ни строчки. Однако они успели покопаться в своих досье и писали о смерти первой миссис Недлингер, о смерти самого Недлингера и о том, что меня ранили. Какая-то женщина, не то писательница, не то журналистка, умудрилась проникнуть к Филлис в дом и переговорить с ней. Это она назвала его «Домом смерти» и написала о кроваво-красных шторах. Увидев весь этот бред на газетных страницах, я понял, что птичке петь недолго. Раз уж даже тупая журналистка заметила все эти странности.

Кейес появился только в половине девятого. Войдя в палату, он первым делом спровадил медсестру, затем и сам вышел на минутку. Вернулся он уже с Нортоном, с человеком по фамилии Кесвик, адвокатом корпорации, которого вызывали у нас по самым серьезным делам, и Шапиро, постоянным председателем законодательного департамента. Все они столпились у моей кровати, и Нортон начал:

— Хафф…

— Да, сэр.

— Вы об этом кому-нибудь рассказывали?

— Никому, кроме Кейеса.

— И больше никому?

— Ни единой душе… Господи, нет конечно.

— Из полиции здесь никого не было?

— Были. Я видел их там, в холле. О чем-то перешептывались, думаю, обо мне. Но сестра их не пустила.

Они переглянулись.

— Тогда, думаю, начнем. Кейес, пожалуй, будет лучше, если вы ему объясните.

Кейес уже открыл рот, но тут Кесвик остановил его и отозвал Нортона в сторону. Потом они подозвали Кейеса. Потом — Шапиро. Время от времени до меня долетали отдельные слова. Я понял, они собираются сделать мне какое-то предложение, но проблема состояла в том, могут ли они все выступать свидетелями. Кесвик был за предложение, но не хотел, чтобы потом его имя связывали с этим делом. Наконец они решили, что Кейес возьмет все под свою личную ответственность, а их на суде не будет. Затем все на цыпочках вышли. Даже не попрощавшись. Странно… Они вели себя так, словно не я вовлек их компанию в грязную историю. Они вели себя так, словно я — некое мерзкое животное с ужасающей язвой на морде и на меня неприятно смотреть, вот и все.

Затем Кейес вернулся и сел у постели.

— Хафф, ты совершил ужасную вещь.

— Знаю.

— Думаю, не стоит больше заострять внимание на этом.

— Нет, не стоит.

— Мне очень жаль. Я… ты мне в каком-то смысле даже нравился, Хафф.

— Я знаю. Взаимно.

— Мне вообще редко кто нравится. Не очень-то можешь позволить себе такую роскошь, занимаясь нашими делами. Когда вся людская порода… каждый кажется жуликом…

— Знаю. Ты доверял мне, а я тебя подвел.

— Гм… Ну, не будем об этом.

— Да, уж что теперь… Ты ее видел?

— Да. Всех видел. Ее, его и жену.

— Что она сказала?

— Ничего… Видишь ли, я и сам ничего не сказал ей. Она сказала… Она считает, в тебя стрелял Сачетти.

— За что?

— Из ревности.

— О-о…

— Она очень переживала из-за тебя. Но когда узнала, что рана не опасна, она… В общем, она…

— Обрадовалась?

— В общем, да. Хотя и старалась не показывать. Она считает это доказательством, что Сачетти ее любит. Что тут поделаешь…

— Понимаю.

— Но о тебе она тоже очень-очень беспокоилась. Сразу видно, она к тебе неравнодушна.

— Да. Я знаю. Она… ко мне неравнодушна.

— Она за тобой следила. Спутала с ним. Вот как оно получилось.

— Я догадывался.

— Я говорил с ним.

— О да, ты мне уже сказал. А он что там делал?

Он снова принялся бродить вокруг постели. Единственным источником света была лампочка в изголовье. И я плохо его видел, только чувствовал, как кровать содрогается от тяжелых шагов.

— Тут целая история, Хафф.

— Вот как? Что за история?

— Ты умудрился связаться с настоящей коброй, вот что. Эта женщина, у меня прямо кровь стынет в жилах, только подумаю о ней. Это патология. Хуже не бывает.

— Не понял?

— Ну, в общем, этому есть специальное название. Какой-то термин. Надо иногда заглядывать в книжки по современной психологии. И я это делаю. Только Нортону не говорю. А то подумает, что я слишком много о себе возомнил или еще что. А в книгах попадаются прелюбопытные вещи. И к нашей работе они имеют самое непосредственное отношение. Короче — там объясняются причины, почему люди иногда совершают такие поступки. Читать довольно противно, зато многое проясняется.

— И все же я не понимаю…

— Сейчас поймешь… Сачетти вовсе не был влюблен в Филлис Недлингер.

— Нет?!

— Он был с ней знаком. Лет пять или шесть. Его отец врач. У него был санаторий в горах, в Вердуго-Хиллз, примерно в четверти мили от госпиталя, где она работала старшей медсестрой.

— О, да-да, припоминаю.

— Ну вот. Там с ней Сачетти и познакомился. А потом вдруг у его старика начались неприятности. В санатории умерли сразу трое детей.