Федора Яшина - Богоубийцы

Митька, наконец, появляется.

– Ого! Окровавленная лысина хорошее начало, но этого явно маловато, – кричит кто-то, и все опять громко смеются.

Митьке приходится успокаивать публику:

– Терпенье, бляха-муха, сейчас всё увидите, достали вы уже меня, – лицо его действительно раздраженное и даже злое.

Он заходит в бар, становится напротив своего оппонента и смотрит ему прямо в глаза. Тот улыбается, но заметно, что уверенности в нем вновь поубавилось. Опасается, как бы его действительно не удивили. Мозги лихорадочно соображают: что сейчас может произойти неожиданного? и как? Фокус какой-нибудь покажет, дурень?

Митька решает, что это самое подходящее время.

Он, не торопясь и всё еще оглядывая собравшуюся публику, засовывает руку в сумку, что-то там нащупывает и вдруг резко выхватывает из нее здоровенный пистолет. От этого резкого движения все синхронно вздрагивают. Случись это в другой момент, Митька, пожалуй, весело бы поглумился над ними, дураками. Но сейчас другое. Он медленно, четко и даже немного по-киношному передергивает затвор, не отрывая своего наглого и циничного взгляда от мордоворота. Звук патрона, посланного из магазина в ствол, слышен во всех уголках зала.

Все тут же обосрались.

Немая сцена.

Лицо мордоворота окаменело. В его глазах испуг. Может, даже ужас.

Но только всего на какую-то долю секунды. В следующее мгновение он вскочил со стула и его рука метнулась за пазуху. Дружбаны его тоже шарахнулись в разные стороны.

Все бандюги думают, будто им всегда угрожает опасность, будто на их жизнь кто-то покушается, будто кому-то нужно их убить. Для них это вроде комплимента.

Митька же в этот момент совсем уже не думал о том, что делал. Выпитое за вечер не давало отступить и придавало решимости. Теперь он уже даже наслаждался своим шоу и действовал очень быстро, почти молниеносно. Рукой смахнул со стойки кружки с пивом. Те с грохотом и звоном попадали на пол, отчего привели окружающих в еще большее смятение. Положил на нее свою лысую голову, прижавшись левым виском. Тут глаза спорщиков встретились, но только на мгновение.

В глазах мордоворота застыл испуг и УДИВЛЕНИЕ от такого поворота.

Глаза Митьки выражали тупое пьяное самодовольство и, возможно, даже восторг.

Однако всё это длилось всего лишь мгновение.

Митька приставил дуло пистолета к правому виску, закрыл глаза и нажал курок…

…раздался щелчок, и ничего не произошло. Кто-то вскрикнул, но остальные по-прежнему продолжали стоять неподвижно, будто в оцепенении.

До Митьки дошло, что он всё еще жив. Он выпрямился. На секунду замер в недоумении и даже в совершенно искреннем огорчении. Тем не менее быстро взял себя в руки.

Передернул затвор. Патрон с лязгом упал в раковину.

К тому времени Митька уже ни на кого не обращал внимания – настолько он был поглощен самоубийством. Он откровенно считал, что должен довести до конца начатое дело, и эта осечка его только разозлила. Патрон у него был только один, поэтому он достал его из раковины, снова зарядил, поднес пистолет к голове… Снова щелчок. Всё это происходит в течение каких-то нескольких секунд, так быстро, что никто из присутствующих не успевает воспрепятствовать этому. Митька в негодовании рычит, вновь передергивает, поднимает патрон, вставляет, передергивает, подносит пистолет к голове. Но тут же опускает вниз и вертит его, удивленно осматривая с разных сторон.

– Надо же, какое свинство, а! Два раза подряд осечка, – Митька так энергично вертит его, что тот вдруг вываливается из его пьяных рук, падает на пол и выстреливает: бабах!..

На минуту все глохнут от грохота. Некоторые даже присели, девушки завизжали, хватаясь за голову.

От этого грохота и внезапной острой боли в ноге Митька, наконец, приходит в себя и оглядывается. Мордоворот стоит напротив. Рожа у него очень серьезная и очень напуганная, и целится он Митьке прямо в лоб. Рука с пистолетом слегка дрожит.

Митька пристально смотрит на него несколько секунд и вдруг, схватившись за стойку, начинает истерично ржать.

А мордоворот постоял еще немного, убрал пистолет за пазуху, широко размахнулся и ударил Митьке со всей силы по его смеющейся роже. Ударил так, что тот отлетел в витрину за спиной, сбил несколько бутылок и с грохотом свалился под стойку.

– Этот бармешка совсем дурак, – мордоворот облегченно вздохнул, переводя дыхание. – Мне таких дурней еще никогда не доводилось видеть, так что я, пожалуй, действительно удивлен.

Он развернулся и вышел, оставив деньги на стойке.

Митька схватился за голову.

– Да уж, отвратительная история…

– Ну нет. Ты не переживай так. Всё было очень эффектно, всем очень понравилось, – мужик заулыбался и отдал письмо, – а вот из-за этого стреляться негоже.

– Сам разберусь. Лучше скажи, как мы с тобой-то схлестнулись?

– Никак, я просто шел утром на работу и увидел тебя на этой скамейке. Рядом валялось это письмо, я поднял его, прочитал и решил подождать, пока ты, наконец, придешь в себя. У меня к тебе дело есть.

– Какое еще дело?

***

Митя, Митя, Митя… Митьку я любила. Вот уж душа человек! Хотя и балбес, конечно, порядочный.

Митя, когда пришел в организацию, был уже парнем бывалым. Он много где шлялся, много чего видел, немало чего попробовал. Он не думал о будущем. Не знал, к чему нужно стремиться и кем быть. Он плыл по течению и смотрел вокруг. Ему было интересно, куда его это течение занесет.

Мне любопытно: если бы он вовремя понял, куда его несет это течение, стал бы он грести против течения?

Однако, говоря по справедливости, весь тот Митькин опыт, про который я говорю, в истреблении не очень сгодился. Он даже оружие держал всего несколько раз. Но организаторы считали, что для сложных дел у них Свен есть.

На занятия я не пошел. Прошедшей ночью не довелось поспать и поэтому сейчас просто физически не смог бы пойти учиться. Утром дождался, когда мамаша свалит на работу, поднялся. Нужно сходить прогуляться с собакой, выпить бутылку пива и лечь спать. Попытаться, по крайней мере.

Хлопнул чашечку крепкого кофе, приколотил косяк, наскоро оделся, обулся и пошел с собакой на улицу.

Я давно уже пытаюсь перестать курить эту дрянь, да что-то никак не получается. Просто с ней как-то накуришься и вроде уже чем-то занят. Думы тебя всякие одолевают. А без нее тоскливо. Впрочем, некоторого прогресса мне удалось достичь. На первом курсе гораздо больше курил.

Только вышел на улицу, Нона, собака моя – водолаз, сразу же, не отходя далеко от подъезда, присела и с блаженной собачьей мордой, известной, пожалуй, всякому, у кого есть собака, помочилась. Эта блаженная морда всегда казалась мне смешной. И тогда я тоже улыбнулся.