Надя Лоули - Кровь Тамерлана

На солнечной стороне Невского, недалеко от Фонтанки, находился дом Христофора Александроса. Это был огромный особняк, торжественный, с колоннами, и среди простых окрестных зданий он выглядел настоящим дворцом. Его владельцем был коммерсант Христофор Виссарионович Александрос – грек по происхождению, отставной поручик гусарского полка. Ему было сорок семь лет. Он торговал пшеницей, покупал и продавал заводы, принимал участие в откупах и был монополистом водочной торговли в Западной Сибири. Несчастливо женат, по расчету, он вел дела в столице, оставив многочисленную семью в богатом поместье под Псковом.

Было раннее осеннее утро. Христофор пил кофе в своем кабинете и просматривал деловые бумаги. Он недовольно приподнял брови, когда услышал тихий стук в дверь и робкий голос прислуги:

– Простите, Христофор Виссарионович, к вам посетительница. Говорят, срочно-с…

Распахнув дверь, господин Александрос прошел по коридору к центральной лестнице и посмотрел вниз.

– Федор! Кто просит? – крикнул он привратнику.

– От госпожи Вакуловой!

Было видно, как голова Христофора нервно дернулась:

– Проси! – приказал он и начал медленно спускаться. Руки у него слегка задрожали.

Федор, огромный, деревенского вида мужик в импозантной форме с золотыми галунами, раскрыл дверь из боковой прихожей и кивнул просительнице:

– Проходите-с…

Средних лет дама в демисезонном визитном платье из светлого сукна, в накидке с двумя пелеринами, отделанными лентами, вошла в парадный холл. На голове у нее была шляпка с вуалеткой.

– Простите за беспокойство, Христофор Виссарионович, – начала было она, но прервалась на полуслове, увидев, как Александрос, холодно кивнув, резко развернулся к ней спиной и что-то тихо произнес в сторону прислуги. Потом, ни на кого не глядя, начал подниматься вверх по лестнице. Женщина озабоченно поджала губы и негодующе оглянулась. К ней подошла молодая девушка в форме прислуги и присела в полупоклоне:

– Ваше пальто, пожалуйста! Христофор Виссарионович сказали, что ждут вас в кабинете…

Дама сняла накидку, бросив ее в руки горничной, и, придерживая подол длинного платья, быстро поднялась наверх. Она словно вихрь ворвалась в комнату.

– Христофор Виссарионович, – негодующим тоном начала она…

– Матильда Генриховна, что случилось? Почему вы явились сюда без предупреждения? – раздраженно прервал ее Христофор.

– Вы знаете, что случилось! – гордо приподняв голову, отвечала дама, и ее тонкие губы растянулись в победоносную улыбочку. – Забыли?

– Что? Неужели Дора?.. Нет! Не может быть! Не томите, пожалуйста, Матильда Генриховна! Дора? – испуганно вскрикнул мужчина.

– Да! – И женщина, продолжая загадочно улыбаться, торжественно проговорила: – Я пришла сообщить вам важную новость: у вас сегодня ночью, в два часа, родилась дочь!

– Нет! – Александрос закрыл лицо руками и затряс головой, растерянно приговаривая: – Это невозможно! Мы же с вашей дочерью обо всем условились! Она мне обещала все уладить…

Он сел в кресло и сидел неподвижно до тех пор, пока дама опять не подала голос:

– Ваше условие было невыполнимо, врач отказался, сказал, что слишком поздно. На убиение младенца мы не пошли, сами понимаете…

При этих словах Христофор отдернул руки от лица и с волнением посмотрел на женщину:

– У меня четверо детей, больная жена, вы же знаете! – воскликнул он и вскочил с места: – Я дал деньги на операцию! Что же вы хотите от меня?

Дама медленно подошла к нему и твердо произнесла:

– Признать новорожденную своей дочерью!

– Нет! Это невозможно! – воскликнул он и взял женщину за руки: – Матильда Генриховна, вы же понимаете, что в моем положении это невозможно! Мой тесть лишит меня всего!

– Я понимаю, – тихо проговорила Вакулова и доверительно погладила его по руке. – Но если вы подпишете бумаги на ее содержание, то об остальном можете не волноваться…

Было видно, как Христофор облегченно перевел дыхание – всего лишь деньги! – и с надеждой в голосе, оглянувшись на дверь, тихо проговорил:

– Но с вашей стороны мне нужны гарантии сохранения тайны происхождения ребенка. – Он с беспокойством смотрел в лицо женщины, и руки его дрожали. – Об никто не должен знать! Вы обещаете?

– Не волнуйтесь, у нас есть человек, согласный признать ребенка…

Александрос в порыве схватил за руку Вакулову:

– Поверьте, я любил вашу дочь! Но обстоятельства против нас. Вы понимаете это? Никто не должен знать, что случилось. Никто! Я потеряю все! Семью, состояние, репутацию…

– Христофор Виссарионович, – дама успокаивающе гладила его по руке, – если обязательства с двух сторон будут соблюдены, тайна уйдет со мной в могилу!

Был осенний вечер, самый обычный для Петербурга поздний октябрьский вечер, когда мокрый воздух пропитан дождем и запахом опавших листьев, даже если поблизости не видно никаких деревьев.

У подъезда одного из старинных петербургских домов, что на Невском проспекте, остановился мужчина лет тридцати – тридцати пяти. Он был вполне по-южному темноволос, но голубые, чуть смеющиеся глаза и светлый оттенок скул указывали на присутствие северной крови. Поль Базилофф, французский историк и искусствовед в мире моды, был русского происхождения и приехал по делам на свою историческую родину. Это был его второй визит. Первый раз, десять лет назад, он приезжал в СССР простым туристом в группе. Страны, из которой его дед с двумя маленькими детьми после революции уехал во Францию, больше не существовало. Не существовало больше и СССР. Поль, прекрасно говорящий по-русски, на языке его семьи, приехал сюда по своим делам и понял, что город – мистический, странный, призрачный, по рассказам деда и матери, все еще хранит свои тайны, влияющие на мрачный ход истории и судьбы своих жителей. Он это осознал особенно сейчас, в осенней, словно поглотившей Петербург космической темноте.

Мужчина глубоко вдохнул прохладный мокрый воздух и огляделся с жадным любопытством иностранца. Бесконечный широкий проспект, искрящийся в капельках дождя и запруженный гуляющей публикой, начал погружаться в опускающуюся на город ночь. Поток машин проносился со скоростью звука, а свет и музыка зазывно раздавались из открытых дверей ресторанов, кафе и магазинов, на удивление мужчины работающих почти до полуночи. Он вспомнил свой первый визит, в советские времена, когда центр города вымирал к восьми часам вечера, а серая и унылая толпа ленинградцев разбредалась по домам после работы, и покачал головой. Контраст был разительный.

Приезжий одернул на себе светлый, классического кроя плащ, поправил шелковое кашне, достал из кармана листок бумаги, еще раз скользнул взглядом по адресу и решительно свернул под арку.