Надя Лоули - Кровь Тамерлана

Пройдя довольно мрачную и обшарпанную подворотню, он в сомнении остановился: из нескольких переходящих из одного в другой внутренних дворов на него пахнуло темнотой и запущенностью.

Соображая еще несколько секунд, куда ему идти дальше, он услышал в гулкой тишине звуки торопливых шагов со стороны проспекта. Поль испуганно оглянулся, обстановка напоминала ему эпизод из фильмов ужасов, но, увидев мелькнувшую тень к одному из подъездов, облегченно перевел дыхание. Всего лишь прохожий! Стукнула входная дверь, и тишина, как на дне колодца, снова опрокинулась на него. Приглядевшись к очертаниям здания в черном лабиринте проходных арок, Базилофф пересек первый двор, потом второй. В третьем отыскал нужный подъезд, отмеченный на бумажке с адресом, и начал подниматься по темной, пахнущей кошками лестнице. Наконец, слегка запыхавшись, Поль остановился возле двери с номером 17. Табличка с именем отсутствовала. Тем не менее он нажал на кнопку звонка, однако самого звука не услышал. Наверное, не работает, он вздохнул он, готовый ко всему, и постучал. Сначала тихо, потом громче и настойчивее. Озадаченный, он стоял и размышлял, что же делать дальше, когда услышал шарканье приближающихся шагов.

– Кто вам нужен? – послышалось из-за двери. Судя по слабому звучанию и мягкому произношению, обладательница голоса была пожилой женщиной.

– Простите, что так поздно. Я ищу профессора Сквирского. Он назначил мне встречу у себя сегодня, почему-то, как ни странно, в одиннадцать вечера, – ответил человек и добавил: – Я с ним разговаривал по телефону две недели назад.

– Что? Что? – И дверь начала тихонько отворяться.

– Я ищу профессора Ивана Бенедиктовича Сквирского, – еще громче повторил Базилофф.

Из приоткрывшейся двери через цепочку, выглянула седовласая старушка.

– А кто его спрашивает? – тихо спросила она.

– Поль Базилофф – историк и писатель из Парижа. Мы с ним переписывались, и он назначил мне встречу по этому адресу, – повторил человек и протянул старушке измятый конверт.

От маленького деревянного вокзала у Большой Невки, неподалеку от Строгановского моста, по Приморской железной дороге отправился паровой поезд.

Паровик шел до Озерков полчаса. В Озерках находился старый театр «Шантеклер», большой концертный зал и популярный ресторан «У Бернара».

Дмитрий Урусов, молодой человек приятной наружности, одетый по последней моде, вошел в питейное заведение. На нем была летняя соломенная шляпа, рубашка с мягким воротом, светлый шерстяной костюм и темный жилет в мелкую полоску. В руках Урусов держал легкую трость.

Приказчик, круглый упитанный парнишка, участливо склонился перед вошедшим:

– Просим-с, Дмитрий Евграфович! – Было очевидным, что посетитель являлся постоянным клиентом ресторана.

Молодой человек прошел вглубь затемненного зала и сел за стол у большого венецианского окна. Он заказал вино и фрукты. Дмитрий Урусов знал толк в винах и частенько после обеда, сидя за бокалом, подолгу наблюдал за происходящим из окна. Сейчас ему были хорошо видны шлагбаум, железнодорожные рельсы и деревянная платформа вокзала. К станции подкатил паровик с цепочкой дачных зеленых вагонов. Пар застилал окно. Из этого пара, поднимающегося вверх, выплывали неясные очертания какого-то призрачного, нереального мира. Дмитрий напряженно вглядывался в туман, пока не увидел, как в прозрачном облаке мелькнул тонкий силуэт в широкополой шляпе с вуалеткой. Молодой человек привстал в радостном возбуждении: наконец-то! Зинаида Николаевна!

Прибытие поезда задерживалось на двадцать минут. Ему показалось, что эти минуты поглотили его жизнь. Дмитрий был серьезно влюблен, и ему не терпелось увидеть свою возлюбленную.

– Зинаида Николаевна! – негромко окликнул он вошедшую даму.

Вскинув точеную голову и приподняв вуаль, молодая женщина радостно улыбалась ему:

– Дмитрий Евграфович! – И легкой походкой направилась к его столику: – Дмитрий, вы давно ждете меня? Извините, поезд задержался…

Яркая брюнетка с большими серыми глазами, с детскими ямочками на щеках, когда она улыбалась, была прелестна красотой зрелой и уверенной в себе женщины. Было видно, что дама старше своего молодого спутника. Она протянула ему тонкую руку в кружевной перчатке для поцелуя, а в другой держала светлый зонт от солнца – ручка у зонтика была из слоновой кости и украшена резьбой. Она отдала зонт привратнику, который, молча склонившись, стоял за ее спиной, и протянула вторую руку Урусову:

– Дмитрий Евграфович! Какое счастье, что мы вырвались из города! – и озорно рассмеялась.

Молодой человек держал ее руки, и в душе у него все пело. Как удивительно, что она – эта необыкновенная женщина – оказалась здесь, среди самых обычных людей! В этой дыре, в этом привокзальном ресторане никогда не видели женщин более элегантных, чем она. Дмитрий, повидавший, несмотря на свои молодые годы, женщин, не встречал ни одной столь привлекательной, не похожей на других, как Зинаида Николаевна Василова. Рядом с ней все остальные дамы казались неловкими и блеклыми, даже самым красивым не хватало живости, и разве могли они заставить сердце биться сильнее? А ее смех – Дмитрий никогда больше не слышал такого – манящий, мелодичный, словно музыка.

– Зинаида Николаевна! Как я рад, что вы соизволили приехать сюда! – от волнения у него перехватило горло.

Они сели напротив друг друга, не разжимая рук. Дмитрий залюбовался игрой огня на ее серьгах – длинных алмазных подвесках в виде лилий, они очень шли к ее тонкому, сужающемуся к подбородку лицу.

Пасмурный летний день клонился к вечеру. В ресторане загремели посудой, и все оживилось. А они сидели, сцепив пальцы рук, и не отводили глаз друг от друга.

– Зинаида Николаевна, а давайте все бросим и уедем за границу? А? Я люблю вас больше жизни!

– Милый мальчик! Ты же знаешь, я никогда, – глаза у нее заблестели от слез, – никогда не брошу детей и не уйду от мужа!..

Дмитрий до боли сжал ее руку и тихо произнес:

– Тогда я ухожу добровольцем на фронт, так оно будет лучше для нас!

– Только не это, Митенька! Я не переживу нашей разлуки! – испуганно прошептала женщина.

– Поздно. Я уже получил бумаги, наша Родина в опасности, немцы наступают!

Зинаида прижалась щекой к руке любимого и заплакала. Урусов нежно гладил ее локоны, ниспадающие из-под шляпки.

Так они молча сидели и смотрели в окно, пока платформа и шлагбаум не погрузились во мрак. Вместе с вокзалом, медленно растворившись в ночном летнем воздухе, весь дачный поселок затих в наступающей темноте. На дворе стоял август 1916 года. Шла Первая мировая война.

Не сумев скрыть выражения растерянности и сожаления, женщина слабо улыбнулась в проеме и, убрав цепочку, открыла дверь. Перед Полем появилась пожилая дама в чистеньком потертом бархатном халате, поверх которого был накинут вязаный пуховый платок. Весь облик старушки дышал мягкой интеллигентностью и благородством настоящей петербурженки.