Елена Миллер - Конверт, кукуруза и заброшенная больница

– Что странно? – встрепенулся Мамонтов.

– Сколько у вас всего санитарок? – вместо ответа спросил инспектор.

– Три. Баба Зина, Светлана и Аля, совсем еще девочка. Она новенькая, недавно у нас….

– Мне нужны их адреса.

– Сейчас найду…. – Рудольф Петрович развернулся к компьютеру.

– Что вы можете сказать о медсестрах? Какие у них были отношения с бабой Зиной?

– Самые теплые. – Откликнулся доктор. – Мне кажется, что Зинаиду Евсеевну все любили. Она была удивительно добрым человеком!

– Что еще вы можете добавить про вчерашний день? Может быть, что-то еще удивило или насторожило вас?

– Нет. – Пожал плечами доктор. – Все было спокойно…. Разве что, немного шумно. Наш Леша из котельной заколотил несколько выбитых окон в заброшенной части корпуса, чтобы не было сильных сквозняков.

– Корпус сильно разрушен?

– Да! То есть, не то, чтобы очень…. Когда мы переезжали отсюда, правое крыло первого этажа было в плачевном состоянии, но вполне пригодном для жизни. Однако, за то время, пока дом стоял пустым его успели раздолбить местные ряженые.

– Ряженые?

– Это я их так называю! Этот больничный комплекс очень старый, в туристических путеводителях описывается, как часть Монастырского владения. Тогда часто при монастырях строили богоугодные заведения. Знаете, наверное?

– Да. Я знаю. Жаль, что это правило недействительно в наши дни.

– Жаль. Но нашей сегодняшней проблемы это не решило бы. – Почесал лоб доктор. – Здесь, в этой части парка наш корпус – последний. Дальше только запущенные непролазные заросли и развалины монастырской часовни. И вот, представьте себе, этот угол облюбовала местная молодежь, объединившаяся в неформальную группу. Они носят черную одежду, красят волосы и лицо сажей, как я предполагаю, судя по их внешнему виду. Многие прокалывают уши, брови и губы отвратительными железными штырями.

– Они вам мешают?

– Время от времени. Такое соседство с больницей не всегда приятно. Они нервируют пациентов, бывает, что шумят по ночам. Но не часто.

– Почему не обращаетесь к участковому уполномоченному с этим вопросом?

– Ну что вы, сразу уж прямо и к участковому. Все-таки это дети…. Им нужно как-то самовыразиться…. Я надеюсь, что они сами уйдут с этой территории. Повзрослеют, в конце концов.

– И все-таки я передам этот сигнал в участковую службу. Уж не обессудьте.

– Как вам будет угодно. – Не стал спорить Мамонтов. Вынул из старенького принтера лист бумаги, протянул его Гирсу. – Вот адреса наших санитарок.

– Спасибо.

– Что-то еще?

– Пока это все. Извините, что отнял у вас так много времени.

– О чем вы говорите. – Слабо улыбнулся Рудольф Петрович. – Я был рад помочь. Хотя, скрывать не буду – я очень огорчен смертью бабы Зины. Понимаете, когда столько лет живешь с человеком в одном доме, он становится почти родным.

– Понимаю.

Инспектор и доктор вышли из кабинета, не спеша двинулись к холлу.

– Эти стены помнят не одну тысячу больных. – Негромко произнес Мамонтов. – Они слышали столько криков боли и жизненных историй, что, умей они говорить, могли бы надиктовать не одну книгу, а десяток, а то и больше.

– Это хорошо, что они не умеют говорить. – В чуть заметной улыбке покривил губы Гирс. – Чужая боль – тяжелая ноша.

– Согласен! – тут же откликнулся доктор. – Ох, как согласен. Представьте себе, баба Зина обладала потрясающей памятью! Даже в свои семьдесят лет она помнила всех бывших пациентов не только в лицо, но и по имени – отчеству. Могла вдруг спросить у кого-нибудь про родившегося десять лет назад ребеночка, или про тетушку с дальнего города. Как она все это держала в голове, просто загадка!

– Да. Загадка. – Задумчиво пробормотал Даниил. – Какую-то загадку она унесла с собой этим вечером.

– Нет слов…. – покачал головой доктор.

Они подошли к входной двери. Полицейский внимательно осмотрел сложную баррикаду из фанеры и старых кроватей. Вдруг спросил:

– Можно как-то проникнуть в закрытую часть коридора?

– Да. Это возможно. Вот здесь, с краю, со стороны перил есть небольшое пространство между стеной и досками. Здесь сегодня наш Леша из котельной проходил, чтобы забить окна. В самом конце крыла есть выход в парк, такой же, как и с этой стороны. Они симметричны. Хотите полюбопытствовать?

– Да. Я хочу, прежде чем уйти, оглядеть владения ваших ряженых. Прогуляюсь еще раз по парку, поброжу в темноте на ощупь. Давайте прощаться.

Мамонтов протянул руку инспектору:

– Заходите. Я почти всегда здесь. Осиротел наш дом. Подумать только, вторая смерть за последний месяц.

– Вот как! – Даниил замер, его тонкие ноздри нервно дрогнули. – Что значит – вторая?!

– Совсем недавно погибла Раечка Чугунова. Нелепая смерть, тоже, представьте себе, у себя дома. И тоже, представьте себе, работала у нас санитаркой….

Заброшенное крыло старой больницы выглядело как полновесная декорация к фильму ужасов. Даниил остановился у начала коридора, дожидаясь, когда глаза привыкнут к неподвижной полутьме. Пол отделения был грязным, засыпанным осколками стекол и сухими осенними листьями. Сломанная тумбочка без двух ножек и каталка-калека без колес были отодвинуты к стене, на которой размашисто, широким маркером было начертано слово «Череп». Рядом, видимо для наглядности момента, была присовокуплена иллюстрация, а именно – контур черепа, несколько относящий на замочную скважину, с двумя кругами-глазницами.

Двери палат были раскрыты. Из одной из них в коридор вдруг медленно выплыл луч желтого света, перечертил коридор под острым углом, уперся в стену напротив. В образовавшемся призрачном пятне неторопливо раскачивались силуэты ветвей деревьев с кляксами оставшихся листьев. Даниил понял, что туман начал рассеиваться и свет луны, наконец, пробился в черный парк. Полицейский, стараясь не шуметь, медленно двинулся вдоль раскрытых палат. Почти во всех комнатах окна были наглухо заколочены листами тонкой фанеры, кое-где по периметру проложены ветошью и кусками старых тряпок. Больничные палаты были полупусты и холодны. В тех, где остались целыми окна, в неярком свете луны можно было разглядеть остатки скудной меблировки. Отжившие свой век прикроватные тумбы без ног и дверец, железные койки с оббитой белой краской на углах, будто бездушные напоминания о впитанных ими страхах и боли, мрачно и равнодушно встречали человека, нарушившего их заслуженный покой.

Инспектор прошел до самого конца коридора, повернул налево и уткнулся в запертую на шпингалет заднюю дверь. И вот в чем была вторая странность старой больницы – после грязного коридора, усыпанного стеклом и листьями, резал глаза чисто вымытый кафельный пол перед выходом. Сияло белизной не только пространство перед дверью, но и три ведущие к ней невысокие ступени, а так же нижняя часть стены.