Елена Миллер - Мухобойка, соль и лошадь-качалка

Даниил усмехнулся:

– У каждого из нас есть свои странности. Думаю, что это вполне допустимо.

– Надеюсь! – Аполлинарий немного повеселел. – Надеюсь, что так. А то, знаете ли, так трудно отходить от давно заведенного порядка! Привычки – вторая натура. Уже много лет назад я приучил себя выпивать перед наступлением ночи стакан свежего сока. Неважно какого…. Думаю, что это действительно – не более чем просто причуда!

– Все мы рабы своих привычек. – Откликнулся Гирс.

– С чего же начать…. – художник снова помрачнел, стиснул до хруста пальцы. – Начну, пожалуй, издалека! Вас это не утомит?

– Нисколько. – Ответил Даниил, удобнее устроился в кресле, прикрыл глаза.

– Возможно, вы не представляете, насколько издалека…. Дело в том, что эта история началась больше, чем полвека назад. Когда-то и я был маленьким мальчиком, только начавшим познавать мир! Тогда мне казалось, что все, что меня окружает – дома, трава, небо, люди – нарисовано каким-то удивительным, всемогущим художником. Я следил за полетом облаков и мысленно представлял себе, как можно это отразить на бумаге. Я смотрел на бесконечный нудный дождь за окном и сразу понимал, как он будет выглядеть на мокром сером листе картона. Я воспринимал мир только через призму красок, цвета, настроения, которое мог уловить! Однажды моя мать, поглядев на рисунки, разбросанные в детской, с улыбкой сказала, что я счастливый человек. В моей комнате всегда именно та погода, которую я нарисую для себя в этот момент. Она обняла меня, произнесла с нежностью: – «Мечтателям живется легче. Потому что рано или поздно, все их рисунки оживают и становятся явью!»

Даниил чуть заметно улыбнулся. Художник заметил это, взмахнул рукой:

– Конечно, конечно…! Теперь-то, спустя полжизни, я понимаю, что она хотела сказать! Она имела в виду, что на протяжении многих лет мы сами строим свое жизненное пространство, роем его, как старательный зверь роет свою нору! Мысленно создаем свой идеал, ищем его и, в конце концов, наш нарисованный мир становится явью. Вы согласны?

– Абсолютно. – Негромко произнес Гирс.

– Но тогда! – Аполлинарий схватился за голову, трагически понизил голос. – Тогда я понял эти слова буквально. Они почему-то запали в мою детскую память с невероятной четкостью. Они изводили меня, эти слова! Каждый раз, что-то рисуя на картоне или холсте, я помнил, я понимал – рано или поздно это станет явью. Я старался создавать радостные, удобные сюжеты. Но это не всегда получалось. Иногда эмоции брали надо мной верх, и я со всей детской прямотой изображал свои страхи, неприятные ситуации, в которые попадал…. Сверстники не понимали меня, дразнили. Я же в свою очередь не понимал их, отдалялся от дворовой компании, избегал ее. Не умея постоять за себя в жизни, я пытался отомстить своим обидчикам на картинах….

– Так и появился Нарисованный Человек? – чуть слышно спросил Даниил.

– Да! – воскликнул художник, повернулся к гостю. – Вы все понимаете, правда? Вам не нужно что-то долго объяснять, вы умеете слышать.

– Пока что я сделал элементарный вывод. – Шевельнул плечом Гирс.

– Как хорошо, что я написал вам! Теперь все будет проще. – Замахал руками Аполлинарий. – Возможно, теперь, мне не придется….

– Не придется что? – приоткрыл глаза Даниил, уловив замешательство в голосе хозяина дома.

– Я скажу! Я вам все скажу, без вашего совета я ничего не буду предпринимать! Но мне хотелось бы рассказать все по порядку!

– Хорошая идея.

– Итак, Нарисованный Человек появился на свет очень давно, еще во времена моего детства. Сначала это были просто рисунки, очень наивные, откровенные. На них большой, сильный Нарисованный Человек, нарисованный-то, к слову сказать, очень схематично и просто – палка, палка, «огуречик» – легко и ловко расправлялся с моими реальными обидчиками. На рисунках он отбирал у них мои игрушки, давал им пинка, бросал их одних в темном лесу. Но вот что странно… в реальности начали происходить забавные мелочи, тонко подмеченные мною. Вдруг мальчишки переставали донимать меня, отнимать альбомы, подкарауливать за углом старого сарая. Не знаю, что было тому причиной, да и вряд ли когда-нибудь узнаю! Но со всей своей детской непосредственностью я уверовал в нерушимую силу Нарисованного Человека, столь реально и видимо помогающего мне в жизни. Все было очень хорошо, до поры до времени.

– Что же изменилось?

– Изменился Нарисованный Человек. Он вдруг начал пугать и меня тоже. Я, как и все дети, не отличался усидчивостью и послушанием. В моей комнате всегда был беспорядок, уроки я просто ненавидел. И всякий раз, когда мне приходилось ударить ногу, или потерять любимую вещицу, во мне возникал страх, что это Нарисованный Человек наказывает меня за что-то. Со временем эти детские страхи выросли, окрепли. Я боялся пройти вечером по темному коридору, или повернуться спиной к выключенному телевизору – мне казалось, что тотчас оттуда появится Нарисованный Человек и бросится на меня. С этим ужасом внутри я просуществовал достаточно долго. Но….

– …Но потом вы подросли. Стали старше. И вера в Нарисованного Человека прошла сама собой, вместе с детскими страхами и играми.

– Вы правы. В какой-то момент эта тема совершенно ушла из моей жизни. Так просто, расставшись с миром детства, мы оставляем в прошлом наши игры, книжки, страшилки, веру во что-то. Я стал вполне успешным юношей, с легкостью поступил сначала в училище, потом в Академию. Мои работы всегда привлекали к себе внимание, вызывали похвалу. Правда, за мной всегда замечалась одна странность. – Аполлинарий поджал губы, видимо, не находя нужных слов. На миг замолк.

– Вы не любили изображать людей. – Сказал Даниил. – Не так ли?

– Почему я не написал вам раньше? – с мукой в голосе простонал художник. – Почему эта простая мысль не пришла в мою голову год назад? Возможно, все бы сложилось по-другому! Вы необыкновенный человек, я не понимаю, как вам это удается, но вы сразу схватываете суть….

– Этот вывод еще более прост, чем предыдущий. Ваши пейзажи потрясают до глубины души, но все посетители ваших выставок обращают внимание на то, что вы не пишите людей. У вас нет ни одной сюжетной композиции, нет ни одного портрета.

– Да-да! Действительно. Это и правда, очень просто. – Закивал головой Аполлинарий. – Пока я учился, мне нелегко давались портреты. Хотя педагоги и сокурсники всегда искренне восхищались тем, как точно я улавливаю внутреннюю суть человека. Ни одной своей ученической работы я не принес домой, все раздаривал моделям, друзьям. Так мне было легче. К моей причуде привыкли, перестали удивляться, приняли как данность. Годы учебы прошли! Я встал на ноги, стал известен. Могу ли я назвать себя счастливым человеком, оглядываясь назад? Пожалуй, что могу. Если бы не одно «но».