Эллина Наумова - Прихожанка нарасхват

Вика поражает моя потребность общаться с самой собой. Чаще мысленно, при особом эмоциональном напряжении – вслух.

– Я полагал, что это занятие приличествует людям, которым сутками не с кем словом перемолвиться, – говорит он. – А у тебя полгорода приятелей. Неужели треп настолько входит в привычку?

Я утвердительно трясу головой, мол, ужели, ужели. Не посвящать же серьезного занятого человека в интимнейший завих – только я знаю, что и как себе сказать, чтобы добиться определенного результата. Доводы остальных людей для меня всегда малоубедительны. Я выслушиваю все и начинаю думать, почему произнесено то, что произнесено. А смысл тем временем исчезает. Вот я придумала байку про кровожадную соседку и почти усмирила собственную подозрительность по отношению к Антону. Оставалось чуть-чуть дожать. И я процитировала себе строки из дневника Чуковского, мучимого в молодости жестокими бессонницами. Дескать, доводилось вам встречать человека, который не спал несколько ночей подряд и еще не зарезался? Зарезаться предлагал Корней Иванович переутомленному бедолаге, а не отравиться, не утопиться, не повеситься. Может, у Жени тоже были причины покончить с собой? На этом вопросы иссякли, ибо как-то сразу стало скучно и ясно – это не моего ума дело. Все-таки абсурд в малых дозах полезен. Вик любит повторять: «Твоего или не твоего ума дело – это личное. Для меня главное, чтобы не твоих рук».

Я не только занимала себя беседой, но и упорно тревожила в памяти образ несгибаемого полковника Измайлова, словно подспудно убеждала себя, что надо сосредоточиться на любимом мужчине, и все остальное облетит шелухой. Так, шелуха, шелушение… Елки-палки, я же сегодня не удосужилась взглянуть в зеркало на свою физиономию. Сначала запретила себе резко расстраиваться, а после разволновалась и забыла. Ничего себе женщина! То-то от меня скамеечницы, обосновавшиеся напротив подъезда, в котором жил Женя, норовили отодвинуться подальше. Если возникнет необходимость просить Вика о защите, предварительно пооткровенничав с ним о моих приключениях, лучше быть симпатулей, как выражается Настасья. Я приостановилась, взглянула на часы и невольно присвистнула. Идущий впереди мужик с готовностью, неведомо к чему, оглянулся. Вытаращил глаза и ускорил шаг. Я запретила себе предполагать, отчего. Любое предположение о состоянии моей внешности было непристойным.

Дома оказалось, что мой вид для Измайлова не смертелен. Лицо было немного опухшим и бледным, но в целом пот и слезы ему не навредили. Зазвонил телефон. Я медленно подошла к нему и сняла трубку ватной рукой.

– Искоренил твой полковник преступность в южных землях?

– Мама, – заорала я, – мамочка! У вас все в порядке?

– Кажется, ты действительно рада меня слышать, дочка, – довольно мурлыкнула она. – Я тоже по тебе соскучилась. У нас все отлично. Севушка считает, что папе необходим новый компьютер. Скоро они отправятся в магазин.

– Подбил все-таки дед внука? Ладно, и ему Севка на что-то сгодился.

– Севушку невозможно подбить, – строгим тоном сказала мама. – Он самостоятельная личность и привел мне целый ряд доводов, до которых папа не додумался бы. Так, как насчет полковника? Искоренил?

– Во-первых, не в южных землях, а в северных, мама…

– Неудачник!

– Во-вторых, он читал лекции на выездном семинаре…

– Тоже мне академик! Похоже, он еще не прибыл?

– Нет.

– Поля, надеюсь, ты успела побывать в парикмахерской или хотя бы накрутить волосы на бигуди и подкраситься?

– Мама, умоляю, не теперь.

– После станет поздно, – припечатала она. – Я чувствую, что ты до сих пор не прибрана.

– Слегка отекла, – призналась я.

– Прости, доченька, – возопила мама. – Это я виновата! Жизнь ничему меня не учит! Устроить тебе такую пакость!

– Ты о чем? – упавшим голосом спросила я.

– О баклажанах, будь они неладны. Рагу было острым, ты наверняка напилась на ночь воды. Нет мне оправдания, надо было сделать для тебя фруктовый салатик с рисом. Скажи полковнику, девочка, будто переживала за него и плакала. Растрогай, вмиг забудет про твою отечность.

– Я лучше промолчу. Он же наблюдательный и проницательный. Буду вести себя независимо, а Вик подумает: «Врешь, ревела».

– Нет! – с неподдельным ужасом воскликнула она. – Только не пускай процесс на самотек. Хочешь, намекай, хочешь, вдалбливай, но добейся, чтобы он догадался о том, что тебе выгодно. И не пытайся снова превозносить при мне отсутствие косметики на чистой коже. Да, мужчине она не нужна. Но ему приятно, что подруга прихорашивалась перед свиданием с ним.

Новые знакомые мамы, пообщавшись с ней пару дней, робко интересуются, сколько у нее было мужей, и, как она выдержала всех этих изуверов. Они уверены, что ее месяцами морили голодом, попрекали куском, выгоняли раздетую и босую с грудными детьми на мороз, избивали, обирали и прочая. Каков же бывает шок, когда стойкая многоопытная дама заявляет, что четверть века замужем за одним мужчиной, который всегда умудрялся с некоторым избытком обеспечивать семью и любить жену и единственную дочь.

– Уговорила, пойду, займусь собой, – пообещала я.

– Ступай и побыстрее, – разрешила мама. – И не забывай бабушкин анекдот про глупую жену, которая до блеска выдраила дом, но не успела причесаться и переодеться. Муж пришел и оценил: «Чистота, красота, плюнуть некуда. Разве что на тебя». И плюнул.

– Мама, перестань. Ты же знаешь, как меня коробит эта грубая народная мудрость. Хороша школа жизни – потакать распоясавшемуся скоту.

– Никому нельзя давать повод распоясываться. Счастливо.

Мамочка у меня своеобразная. Шесть лет назад я рожала Севку. По системе определения срока «минус три месяца плюс семь дней» перенашивала две недели. Наконец, начались настоящие схватки. Перенервничавшая и перепуганная, я позвонила мужу и маме. После чего рухнула на кровать в абсолютной уверенности, что не переживу этого кошмара. Первой добралась мама. Она застыла на пороге, заломила руки и горестно застонала. Я сообразила, что не ошиблась: родная мать сразу поняла, что дочь уже не жилица.

– Поленька, – зарыдала мама, – да как же с тобой подобное случилось? Да что же это такое?

Я тоже пустила слезу и кротко вздохнула.

– Что же это такое? – вновь всхлипнула она. – Почему у тебя волосы грязные, феном не уложенные, губы не накрашены и блузка мятая?

«Недоразумение, – подумала я. – Она не расслышала по телефону». И повторила:

– Мама, у меня схватки, я рожаю.

– И я о том же, дочка. Сейчас приедет твой муж, скоро в родильный дом, в люди выбираться, а ты в таком безобразном виде. Думаешь, мужчине приятно тащить в больницу распустеху?

– Слушай, тот, кто в такую минуту заботится о внешности жены, не мужчина.