Екатерина Соллъх - Пробуждение Башни. Том 2

Хайнрих перевернулся на бок и поморщился от боли. Альберт делал почти невозможное, пытаясь поставить его на ноги в кратчайший срок. Михаэль ещё был жив, но в сознание так и не пришёл. Обидно, я бы хотел хотя бы попрощаться. Хайнрих привык отказываться от людей, такова была его работа – находить предателей и отправлять их в печь, и не важно, сколько они прослужили вместе, были ли друзьями, ведь за другом или хорошим знакомым всегда легче следить. Он научился не привязываться, вот только не мог предположить, что его слуге тоже может угрожать опасность. Не знал, что его отправят сюда, не думал, что Михаэль умрёт от ран, полученных во время боевых действий. Как несправедливо – мальчик ведь мог остаться с семьёй. Нет. Бессмысленно жалеть себя, что случилось, того уже не изменишь. Михаэль выбрал его так же, как он сам выбрал Михаэля, тут ничего не поделаешь. К тому же, мальчик пока жив, если он продолжит бороться, у него будет шанс, пусть крошечный, но будет.

Он лежал рядом, на соседней койке, весь опутанный проводами и трубками, маленький и хрупкий. Михаэль, мальчик, которого он подобрал в рабочем квартале, человек, ставший для него незаменимым. Почему так вышло? Просто было одиноко. Просто было тяжело одному в офицерской квартире. Просто трудно справиться с ядовитым чувством вины – он не стал кадровым военным, выбрал Управление Безопасности и за это получил молчание и осуждение в глазах родных – предатель. И не важно, что он был просто наивным мальчишкой, тогда он сам выбирал свой путь. Не о чем жалеть. Михаэль тоже выбрал, отбросив мнение родных – в этом они были похожи. А ещё обоим нравились книги, хотя это и было непринято в их семьях, оба ценили комфорт и хорошую еду, просто Михаэль вначале не знал, что это такое. Потом научился готовить, у него отлично получалось. Они были похожи, поэтому понимали друг друга. Им не нужны были слова, никогда, так почему же сейчас так хочется, чтобы он открыл глаза, так важно сказать? Нечестно. К этому давно пора привыкнуть – в жизни нет места равновесию, нет места справедливости, тот, кто тебе дорог, обязательно предаст. Хайнрих закрыл глаза, ему не хотелось больше видеть изломанное тонкое тело на белых простынях. Не стоило привязываться к нему, это может помешать работе. Бросить – значит предать, но только его одного ради Империи, разве это плохо? Какая разница, сейчас он не может ничего изменить.

Харальд вошёл в палату Гильтенланда и закрыл за собой дверь. Хайнрих, кажется, спал, его мальчик всё ещё был в коме – сплошной комок бинтов, трубок и проводов, худое тело, тёмные волосы размётаны по подушке. Харальд задумчиво перевёл взгляд на второго пациента. Бледная, пергаментная кожа, чернильные тени под глазами – вряд ли он сможет вернуться к работе в ближайшее время. Хайнрих шевельнулся, вздрогнул, неудачно задев сломанное ребро, и открыл глаза.

– Добро утро, оберштурмбанфюрер. – Харальд поставил стул рядом с койкой Гильтенланда и сел. В глазах Хайнриха непонимание – зачем этот человек пришёл к нему, чего хочет? – Я пришёл навестить вас.

– Сколько прошло времени? – Слова толкались, царапали горло.

– Вас нашли несколько часов назад, времени прошло совсем немного, меньше суток с атаки. – Харальд поймал взгляд Хайнриха и теперь не отрываясь смотрел ему в глаза, удерживая. – Рад, что вы уже пришли в себя, оберштурмбанфюрер. Этот юноша жил с вами, насколько я знаю, он всё ещё в коме? Я хочу знать, кем он вам был.

– Просто слуга, ничего более, – Хильдеберг попытался отвести взгляд.

– Можете не лгать мне, я не собираюсь ни осуждать вас, ни использовать. – Харальд не разорвал контакт, так легче заставить говорить. – Мне всего лишь нужно знать, на что вы сейчас способны.

– Слуга. Почти незаменимый. Я привязался к нему. Знаю, что это было ошибкой, но я не думал, что он окажется слабостью. – Фразы непривычно короткие, ему ещё тяжело говорить.

– Привязанность вовсе не обязательно должна быть слабостью. – По губам Харальда скользнула едва заметная улыбка, он позволил Хайнриху отвести взгляд. – В подобной ситуации я продолжил расследование, полностью доверившись тому, кто был важен для меня.

Удивление в глазах Хайнриха – это почти неуместная откровенность. Есть кто-то важный, кто-то, кому доверяешь. Слишком опасные слова для такого человека, как Рейденберг. Искренность как способ помочь или убедить? Но зачем ему это?

– Просто довериться? – Кажется, он сам не верит в то, что говорит. Хайнрих слишком привык к смертям, к расставаниям, к предательству.

– Если верите ему. Выживет он или умрёт – это будет его выбор. В любом случае, сейчас вы ничего не можете сделать. – Харальд устало вздохнул. Хайнрих справится, хотя ему, вероятно, было бы проще, если бы мальчик умер сразу. Нет, не проще – привычнее. – Мне понадобится ваша помощь, когда вы снова сможете работать.

– Вы ещё не выяснили, кто убийца? – Голос хриплый, голубые глаза словно подёрнуты пеплом. Так хочешь знать?

– Выяснил, осталось доказать. Сейчас ваши обязанности временно выполняет штандартенфюрер Фендербах, но ему последнее время нездоровится. Что ж, желаю вам скорейшего выздоровления.

Харальд встал со стула и поставил его обратно в угол. В глазах Хайнриха мелькнула скрытая неприязнь, оставалось надеяться, что это поможет ему отвлечься от мыслей о его слуге. Они с Зигфридом никогда не ладили, а теперь представитель Башни занимается внутренними расследованиями вместо него – неплохой стимул вернуться к выполнению своих обязанностей как можно быстрее. Жестоко, разумеется, но это всего лишь мотивация. Харальд закрыл дверь и устало опёрся рукой о стену. Сейчас он чувствовал себя тряпичной куклой, которую кто-то дёргает за привязанные к ней нити. Ещё несколько часов, и станет ясно, ошибся ли он.

Хайнрих устало опустил голову на подушку. Короткий разговор с детективом совершенно его вымотал. Как у него получается так вытягивать на откровенность, заставлять, гипнотизировать одним взглядом? Странный человек. Зигфрид, значит? Этот трусливый и пронырливый тип? Умеет же Рейденберг расшевелить. Он прав, конечно, прав, сделать для Михаэля он ничего не может. Верить? Верить, что болезненно-хрупкий мальчишка, выросший в рабочем квартале, выживет, получив такие травмы? Верить. Так непривычно, так опасно. Верить кому-то, кто может предать или просто умереть. Он разучился делать это уже давно. Сделать исключение для Михаэля? Зачем? Неужели это так важно? Хайнрих закрыл ладонями глаза, надавил сильно, до цветных кругов. Важно. Это важно. Михаэль важен. Для него. Не хочется терять, не хочется оставаться одному, не хочется снова. Глупо так сильно цепляться за какого-то подростка, глупо и опасно, но по-другому не получается. Важен? Да, наверное, он – тот, в кого можно рискнуть поверить хотя бы раз, последний, потом уже не получится. Ладно, Михаэль, я верю. Хайнрих убрал руки от лица и открыл глаза, повернулся к соседней койке. Не подведи, выживи, я рассчитываю на тебя.