Татьяна Адаменко - Патрик Леруа. Годы 1821—1830

© Татьяна Васильевна Адаменко, 2016

© Станислав Сергеевич Бескаравайный, 2016

ISBN 978-5-4483-3734-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Что-то мешало мсье Леруа сосредоточиться на бумагах, которые он изучал. Вряд ли виной тому было тонкое дребезжание стекол почтовой кареты, бугристые подушки на сиденье или перекладина скамейки, которая впивалась в спину на каждом ухабе, выжимая из пассажиров болезненные вздохи.

Леруа давно свыкся с подобными неудобствами и даже говорил, что в дороге ему работается лучше, чем в кабинете. Попутчики тоже не докучали инспектору: был в этом худощавом человеке с невыразительным лицом и острым взглядом серых глаз какой-то холодок, который остужал любую попытку начать беседу.

Возможно, инспектор не мог справиться со скучнейшим многословием самих документов, на сорока страницах утверждавших несложный факт, что дворянин де Бенаж ухитрился скончаться, оставив солидное состояние, но не составив к нему завещания.

Конечно, непредусмотрительность покойника вызывала недоумение, но скромная роль податного инспектора Леруа сводилась к тому, чтобы вычислить сумму, которую должно было получить государство, чтобы остальное на законных основаниях перешло в руки вдовы. Совершеннейшая рутина… если бы не предыстория, которую все бульварные газетенки Парижа около полугода назад разорвали на клочья сенсационных выпусков.

Леруа поморщился, вспоминая заголовки «Наказание за супружеское любопытство», «Новое подтверждение тому, что покойную супругу любить легче, чем ныне живущую»; «Четыре жертвы в тайной комнате безумца»; «Синюю Бороду застрелил его шурин, спасая сестру» или даже «Тринадцать мумий в чудовищном храме».

Возможно, именно эта крикливая глупость и отвлекала сейчас мсье Леруа от работы, непрошено вторгаясь в его мысли. Читать про расходы на содержание замка, доходы с арендуемых ферм, лесопилен и текстильной фабрики, не вспоминая о том, каким именно образом это имущество оказалось в руках вдовы, мадам Сильвии де Бенаж, было довольно затруднительно.

В самом деле, даже самое ровное и размеренное течение мыслей может взвихрить рассказ про ужас, который пришлось пережить юной супруге. Ее муж на коленях перед высохшими телами своих предшественниц… сорванный со стены меч… вопли, угрозы разрубить ее на тысячу любопытных кусков, паническое бегство почти вслепую, задыхаясь… и спасительный выстрел.

Но мсье Леруа обычно держал свое воображение в узде, бульварных газет не читал и интересовался только своей работой.

Его коллеги усомнились бы даже в самом факте наличия у него воображения, и тем более удивились бы они, узнав, что Патрик Леруа когда-то был лично знаком с новоявленным Синей Бородой.

Арно де Бенаж не был его старинным другом или родственником, но он был частью молодости Патрика Леруа. Они были соседями по комнате, вместе изучали право и вместе состояли в веселом братстве Воздуха, братстве самых неимущих студентов Парижского университета.

Мсье Патрик Леруа по своему сумрачному и меланхоличному характеру заслужил прозвище Фример. Тогда ноябрь еще привычно было называть по республиканскому календарю… Бенаж стал Уксусом, но вовсе не за кислый нрав, в пару своему соседу Леруа. На самом деле двух менее схожих людей было еще поискать. Там, где Леруа спускался по лестнице, Бенаж съезжал по перилам, где Фример зубрил, Уксус ловко оказывал преподавателям неоценимые услуги, сводя в одной компании легкомысленных красоток и почтенных профессоров. Леруа наблюдал за весельем, развлекаясь на свой тихий лад, а Бенаж был в самом его центре, и казалось, одна его улыбка способна превратить уксус в вино.

Леруа невольно улыбнулся, вспомнив, как Уксус ухитрился накормить всю их прожорливую компанию, не потратив ни единого су. Это было не самым ярким подвигом Бенажа, но запомнилось ему почему-то больше всего. Они впятером шли по улице Сент-Онорэ, раздосадованные неудачей: в ломбарде отказались принять бюст Цицерона как медный, хотя студент Люка потратил на два су краски и старательно утяжелил полый внутри гипс. Рокочущая пустота в желудке становилась все громче.

И тут студент Уксус заметил одиноко сидящего за столиком преподавателя латыни, мсье Ламбера. Это был желчный старик, терзавшего невесть какое поколение студентов латинскими глаголами и грамматическими формами. Когда университет, после всех поворотов Истории, возобновил работу, мсье Ламбер в тот же день словно из воздуха материализовался в аудитории.

– Сейчас он заплатит за наш обед, – сказал Уксус, и глаза его азартно загорелись. – Держитесь сзади и поддакивайте.

И он мелким бесом подскочил к мсье Ламберу, рассыпаясь в восхвалениях, преподносимых тоном неповторимой искренности. Не переводя дыхания, он говорил о радости встречи – и раздражение постепенно сходило с лица преподавателя; а когда студент Уксус отозвался о книге, вышедшей из-под пера мсье Ламбера (все знали, что за публикацию он заплатил из своего кармана), в самых хвалебных выражениях, Ламбер впервые за многие годы попытался улыбнуться. А потом студент намекнул, что эта встреча вовсе не была случайной, что они разыскивали «преподавателя из пантеона преподавателей» настойчиво и упорно.

– Простите, что мы осмелились Вас побеспокоить! – вел дальше студент Уксус. – Но мы не могли не поздравить Вас с днем рождения, – проникновенно сказал он.

– Виват! – гаркнули студенты.

И он преподнес ему Цицерона, проводя весьма лестные параллели между ним и мсье Ламбером. В потоке поздравлений от остальных студиозов утонули слова мсье Ламбера о том, что до дня рождения у него, собственно, осталось больше месяца, и не стоило бы… Вскоре вся честная компания сидела вместе с Ламбером и за его счет угощалась молодым вином, торопливо поглощала рагу с фасолью и набивала карманы дармовым хлебом.

Карета подскочила на очередном ухабе, и Леруа вернулся и прошлого в настоящее. Улыбка исчезла с его лица, вновь сменившись угрюмой задумчивостью. Леруа был далек от того, чтобы удивляться, каким образом отчаянный жизнелюб, оптимист, любимец женщин превратился в убийцу и сатаниста. Он верил (хотя никому не выдавал своей веры), что дьявола призвать к себе намного проще, чем об этом думает просвещенная публика. Он знал, что возможны любые перемены, в любом человеке есть зерна всех пороков, и на самом деле мы не знаем ни ближнего своего, ни себя.