Владислав Вишневский - Полный форс-мажор

– А, да-да, лето. Это хорошо, это правильно. Привет им, если увидите. Признаюсь: мне они очень понравились, и всем офицерам в полку, да и… всем, в общем. Хорошие ребята. Хорошая у вас получилась инициатива, товарищ дирижёр. Молодцы. И прапорщик Мальцев, конечно. Сидите, сидите. – Рукой остановил поднимающегося с места прапорщика. – Кстати, как ваша супруга, прапорщик? Как её самочувствие? У вас вроде тоже планируется пополнение?

– Так точно, товарищ генерал, четвёртый месяц. – Заметно смутившись, ответил Мальцев.

– Это хорошо. Мальчика планируете или девочку?

– Девочку, конечно. Мальчишки у нас уже есть. – Улыбаясь, ответил Мальцев.

– В смысле… А, – догадался генерал. – Вы про Ершова и Бодрова? Да-да, это верно, это хорошо. Хорошие ребята. Честно скажу, не ожидал, но… Молодцы. Вы все молодцы. Особенно вы – товарищ прапорщик. Такое дело на себя взять это… это… Это по-нашему, по мужски. Я за вас рад. Весь полк вами гордится, я знаю, и я тоже. Это факт. – Вновь рукой остановил попытку Мальцева не то поблагодарить, не то оправдаться. – Сообщу по секрету. Чуть позже, к осени, мы их официально приказом по полку проведём. Чтоб без двояких толкований. Поставим ребят на полное довольствие, и вам под полную ответственность.

– Спасибо, товарищ генерал, да мы и сами… – вступился было дирижёр.

– Никаких сами… – нахмурил брови генерал. – Так положено, да и… из уважения к вам и мальчишкам. Так что, товарищ дирижёр, товарищи музыканты – это решено. Не подлежит, так сказать, дебатам. Мы – армия, как вы понимаете, не «гражданка». Вот теперь, пожалуй, и всё. – Генерал коротко глянул на свои наручные часы. – Действительно всё. Можно и в отпуск. До свиданья, товарищи музыканты. Приятного всем отдыха. Извините, что задержал. – Золотарёв легко поднялся со стула.

– Оркестр встать, – скомандовал лейтенант. – Смирно!

Генерал махнул рукой.

– Вольно. Отдыхайте.

Пробки, и не только дорожные

Что я натворил… Что натворил!! Двадцать девять дней, двадцать девять… Ой… Ой!..»

Полковник Ульяшов юлой покрутившись в пустой квартире в поисках туалетов военной одежды (носки-сапоги-галифе-портупея-фуражка-китель-лицо), наскоро умывшись, полковник побрился, прополоскал горло ополаскивателем для полости рта, что освежает дыхание, плеснул на лицо успокаивающий лосьон, щедро пшикнул на себя мужским одеколоном (Givenchy, подарок жены на прошлое 23 февраля), торопливо прошёлся щёткой по сапогам, завтракать не стал, вызвал по телефону машину. Дежурный уазик. Принял единственно правильное сейчас для себя решение: срочно переговорить с генералом. Разделить с ним тяготы и т. д. Как было и раньше, практически всегда. В данном случае – переложить проблему на командира полка. Нервничая, полковник Ульяшов спустился вниз, к подъезду, вот-вот должна подойти машина.

И она пришла. Не сразу, конечно, а через… нервы, пустое вышагивание туда-сюда, перед подъездом, снова нервы, и… Ну, наконец-то…«Здравия желаю, товарищ полковник, пробки», – пожав плечами, извинился сержант. Полковник в сердцах грубо хлопнул дверцей… Поехали.

Едут.

Хотя этот глагол сейчас легко можно заменить на другой – «стоят», «стою», «стоишь», например, «стоя»… Любой из них сейчас подойдёт, и даже все вместе. Потому что как раз моменту соответствуют. Десять метров проедут, минуту стоят. Пять метров проедут… И это называется езда? Когда человек спешит! Спе-шит, понимаете?! Нервы это, а не движение. Идиотизм! 29, 29… Уже 29… Эх, дурак, ввязался… И водитель ещё тоже, раздражает, сержант срочник, головой недовольно крутит, в зеркала по сторонам оглядывается, норовит лазейку найти в плотном потоке транспорта – ха, найдёшь тут! – это ему не удаётся. Тоже нервничает. Больше, конечно, товарищ полковник. Кстати, полковник Ульяшов выглядит уже довольно прилично. Полковничьи погоны, китель, фуражка, бритые порозовевшие щёки, нахмуренный взгляд – чтоб остаточную мутность спрятать, и дыхание в открытое окно, создают обычный образ. Даже водитель запаха не слышит, одну только парфюмерию, хотя над трассой, вместо воздуха, сплошной туман от выхлопных газов…

Ульяшов то и дело вздыхает, опуская голову расстроено крутит ею, что-то неслышное бормочет, ругается, похоже. Водитель принимает это на свой счёт, нервно ёрзает на сиденье, но оправдываться не решается. Пробки! Крутит баранку, переключает передачи, косится на товарища полковника, сочувствует. На самом деле товарищ полковник мучается по другим причинам, по двум. Безуспешно пока подбирает необходимые, нужные и главные слова, чтобы оправдаться перед генералом. И второе, боится опоздать. Знает, что командир уходит в отпуск, может уехать из подразделения. И тогда… Что тогда? А тогда всё тогда… Тогда кранты! Потому и спешил. Ульяшову обязательно нужно было переговорить с командиром полка, чрезвычайно необходимо, чтобы груз с души снять. Хотя бы разделить с генералом. А тут… пробки эти, заторы. И ехать ещё, о-го-го…

Пути-дороги

Если и задержал генерал отпускников, то на какие-то десять-пятнадцать минут, всего. Музыканты легко компенсировали минусовую разницу в ускоренном передвижении. Быстрее солдат по тревоге. Опытные уже, учёные. По лестнице они спустились в миг. Так же легко, вприпрыжку, вереницей, что в армии означает «в колонну», преодолели расстояние до КПП, пролетели в двери – она между ними ни разу не хлопнула! – только за последним. Последним, конечно, был старшина оркестра – самый старший потому что, старший прапорщик Хайченко. Вторая труба, корнет-а-пистон. Последним мог быть и лейтенант Фомичёв, но у него поезд вечером, он в оркестровой канцелярии задержался, дела.

И… разбежались. Кому куда.

Уже через какие-то пару-тройку часов, улыбающийся и счастливый Женька Тимофеев, в лёгкой рубашке, летних джинсах и лёгких кроссовках, с рюкзаком за спиной и футляром с трубой, возник на автостанции, что у трёх московских вокзалов, ему часов пять – шесть «пилить». Старший прапорщик КонстантинСаныч Хайченко действительно чуть не опоздал, едва к отходу поезда успел. Хорошо жена с дочками – по звонку – предупредительно на вокзал выдвинулись. Где и получил Хайченко короткий, ироничный, от супруги взгляд – она же перенервничала, потому что беспокоилась, к тому же беременна, на восьмом месяце, и радостные и счастливые улыбки двух погодок дочерей, пятиклассниц. Сашка Кобзев тот пока ещё в аэропорт в электричке ехал, спешил… Сказали же они генералу, кто куда. Вот кто куда и… Жизнь!

Нужный Тимофееву автобус стоял у бордюра, ждал. Молодой парень восточной наружности – зазывала – с мегафоном в руках, бродил снаружи возле открытой двери и громким голосом, нараспев, в той же манере, как с минарета, предлагал непременно воспользоваться услугами именно этого автобуса. Водитель, тоже человек не славянской наружности, надвинув шляпу-панаму на нос, сидя за рулём, дремал. Пассажиров было мало, хотя время уже было контрольным. «Ну и хорошо, меньше народу – больше кислороду», подумал Тимофеев, поднимаясь и проходя внутрь. Найдя своё место, рюкзак и футляр с трубой засунул на полку над головой. Подвинулся, пропуская девушку. Её место оказалось рядом.