Мария Долонь - #черные_дельфины

Парковка была занята. Инга проклинала повороты и изгибы распластавшегося каракатицей дома.

– Всё не как у людей, – ругалась она, выруливая на узкой дороге между машинами и бордюром.

На всякий случай они позвонили в домофон – может, уже встал. Не дождавшись ответа, баб-Люся приложила свой магнитный ключ. Они поднялись на самый верх. Люся повозилась с дверным замком:

– Вечно заедает!

Наконец они вошли. Сперва Инга, потом, еле вытащив зажёванный ключ, баб-Люся.

Посреди мастерской висела какая-то громоздкая чёрная тень.

– Господи! – зашептала Инга. – Господи! Господи!

Грудную клетку сдавило. Она зажмурилась и снова открыла глаза. Это был Олег. Он висел на верёвке, закреплённой на крюке. Инга побежала к нему. Споткнулась о валявшуюся под телом стремянку. Упала, поднялась и задела головой его холодные окоченевшие ступни. Что-то капнуло на неё сверху. Инга посмотрела наверх. Наконец прорезался крик.

Тёмно-синее лицо. Восковая капля застыла на носу. Изо рта торчало черное и сухое – застрявшая корка хлеба? Язык. Голова словно криво и наспех пришита к соломенному пугалу с длинными деревянными руками и ногами.

– Давай вместе его снимем! – Она трясла баб-Люсю за плечо. Балясина выла и крутила головой. – Слышишь! Надо реанимацию! Понимаешь? Первая помощь! Где нож? Верёвку разрезать!

Инга вытащила мобильный. Трясущиеся пальцы не сразу набрали код разблокировки.

– Чёрт! Чёрт! Алле, «скорая»! – Она едва справлялась с голосом. – Попытка самоубийства! Мужчина, сорок пять лет. Пишите адрес. Фамилия Штейн! Господи! Быстрее, пожалуйста! Олег… А-а… Мать вашу! Аркадьевич! Нет, не таблетки! Не вены! Повесился! Да. Да! Как поздно? Нет! Вы должны! Не поздно! Говорят, поздно – оставьте так до приезда полиции. Как это – так?

Она выбежала из мастерской, спустилась на этаж ниже и стала кричать и звонить соседям:

– Помогите! Помогите! – Потом спохватилась и завопила: – Пожар! Пожар!

Высунулись несколько лиц.

– Пойдёмте, пожалуйста, наверх! – кинулась она к ближайшей приоткрывшейся двери. – Помочь надо!

Лица заворчали:

– Больная, что ли?

– Чего тут орёшь? Ноль один звони!

– Что за хулиганство!

Двери захлопнулись. Она снова поднялась к мастерским. На площадку вышел художник Трофимыч – андеграундная звезда восьмидесятых, как всегда с похмелья.

– Инга! Что стряслось-то? – прошамкал он беззубым ртом.

– Трофимыч! – Она вцепилась в его рубашку. – Помоги! Там Олег!

Он вошёл в мастерскую, увидел тело и ругнулся.

– Давай его снимем! – умоляла Инга.

– Поздно.

– Не поздно! Трофимыч, пожалуйста!

Он покачал головой, взял Ингу за руку и вывел на лестничную площадку:

– До приезда полиции трогать не будем. Ты полицию-то вызывала?

– Только «скорую». Кажется, они сказали – сами вызовут.

– Я позвоню ещё раз.

– Ты что-нибудь понимаешь? Он вчера был у меня! Мы только вчера говорили!

– Вот. Кури!

Он достал из засаленного кармана измятую пачку, выстучал сигарету, прикурил, протянул ей. Инга отшатнулась.

– Надо, от шока поможет!

Сигарета прыгала в её руках. Вышла Люся.

– Что творится, мама моя! Что творится! – причитала она и всхлипывала. – Такой синий уже стал, какой кошмар!

Они услышали звук поднимающегося лифта. Мимо деловито прошли три человека в зеленых халатах и шапочках, два – в полицейской форме. Полиция и «Скорая» приехали одновременно. Пришлось возвращаться в мастерскую.

– Что вы нас-то, дамочка, вызвали, – присвистнул один из санитаров, глянув наверх. – Тут труповозка нужна. Серый, звони.

Рыхлый прыщавый санитар лениво достал телефон и начал тыкать.

– Алло, да, – бубнил он в телефон, – у нас труп. Окоченение часов семь точно. Адрес? Какой тут адрес? – Баб-Люся послушно подсказала.

Страшная фигура, свисающая с потолка – «труп» – это и есть Олег? Нет, он таким быть не может! Вещи – вот они – его, а тело чужое!

Трофимыч и баб-Люся отвечали на вопросы следователя, а Инга бесцельно ходила по комнате, прикасаясь к стульям, распахнутому альбому, смятым подушкам на диване, зачем-то оглядела разномастные бутылки в буфете, стараясь вернуть присутствие Олега. Она заметила упавший штатив и бережно подняла его.

– Ничего не трогать! – рявкнул следователь и поправил фуражку. – Зачем вы приехали к пострадавшему? Кем вы ему приходитесь?

– Я с ним работала. Я привезла ему… Я пригнала ему машину.

– В каком смысле?

– Он вчера был у меня. Мы выпили, он вызвал такси. Хотел вернуться за машиной утром. Но не вернулся, – проговорила на автомате Инга и опять сорвалась на крик. – Он не мог сам! Его убили!

Оперативники поставили стремянку, срезали веревку. Трофимыч подошёл, встал рядом подстраховать. Инга где-то слышала, что воздух, накопившийся в легких висельников, выходит с шумом, чуть ли не стоном, когда стягивают петлю. Но стона не было. Только стук об пол, словно упало массивное деревянное кресло.

– Лейтенант, тут на столе записка! «В моей смерти прошу никого не винить». Подпись, без даты.

– Какая записка? Чья? – сонно спросила Инга и подошла к столу. Буквы были заострёнными, узкими – в манере Олега.

– Почерк узнаёте? – спросил лейтенант.

Инга кивнула и выдавила слова с усилием, как подсохшую краску из тюбика:

– Это его… Но он не мог…

Ощущение абсурда, навалившееся на неё, ослабло. Его больше нет. Будто одна эта записка удостоверяла смерть Олега – окончательно.

– Приобщите к делу, – приказал лейтенант. – Вот. А вы говорите – убили! Так, значит, работали вместе. А родственники у погибшего есть?

– Да, мама и сестра. Господи, им же надо сообщить!

– Жена? Дети?

– С женой в разводе. Детей нет.

– Значит, так, мы опечатываем помещение, изымаем технику. А вам на время проведения следственных действий нельзя покидать пределы Москвы. Если понадобитесь – вызовут повесткой. Паспорт ваш давайте! Адрес регистрации совпадает с фактическим местом жительства?

– Да.

– Вот и хорошо.

– Да что ж хорошего! Как же можно? Почему? – закричала Инга.

Трофимыч подошёл к ней, крепко взял за плечи и встряхнул:

– Не здесь! Не здесь!

Инга взяла сумки Олега, брошенные у порога.

– Это ваше? – покосился на неё оперативник.

– Да, моё, – сказала Инга с неожиданной твердостью.

– Значит, помните, да? Никуда не уезжаем.

Они ещё долго ждали машину, которую санитары обозвали труповозкой: эти никогда не торопятся. Через час – Инге показалось, что прошла целая вечность – к подъезду Олега подъехал минивэн, и тело её друга, всё это время лежавшее на полу у входной двери и накрытое простыней (Трофимыч снял прямо с расстеленной кровати, ещё вчера Олег спал на ней, и жизнь шла как ни в чём не бывало), увезли в морг.