Николас Обрегон - Голубые огни Йокогамы

– Он скоро вернется. Могу я узнать ваше имя?

Ивата показал значок. Она удивленно подняла брови:

– Вообще-то обычно полиция обращается ко мне, а не к Дэвиду.

– Вот как?

Она указала на табличку на краю стола:

Д-р ЭМИ ХАЯСИ – криминальная психология

– Может, в другой раз, – сказал Ивата.

– Садитесь, прошу вас.

Она указала на кресло, и на ее руке Ивата заметил часы с Микки-Маусом. Она поймала его взгляд, но он отвернулся к окну. Лужайка, где проходил тренировочный боксерский поединок, была пуста.

– Не желаете ли пока кофе, инспектор?

– Нет, благодарю вас.

– Точно? У меня тут отличная кофемашина, если что.

– Спасибо, я не хочу.

– Что ж, Дэвид вот-вот вернется.

Знакомый бардак из книг и бумаг на столе приятеля не удивил Ивату. К монитору компьютера прилеплен скотчем флажок «Питтсбург Стилерз» 7 7 Профессиональный футбольный клуб из американского города Питтсбург, Пенсильвания; основан в 1933 году. . Возле телефона стояла фотография стройной рыжеволосой женщины с ребенком на руках.

Дверь распахнулась настежь, и в кабинет ворвался Дэвид Шульц с охапкой бумаг. Джинсы были ему явно маловаты, а рубашка в мелкую красно-белую клеточку пропитана потом.

– Мать твою. Косуке, ты?

Друзья обнялись.

– А ты растолстел, – сказал Ивата по-английски.

– Да пошел ты. Японская диета!

Женщина собрала свои бумаги и встала.

– Нет, Эми, оставайся. Я уже ухожу.

Она мило улыбнулась и снова углубилась в работу. Шульц выудил из хаоса на столе свой бумажник и повел Ивату в то самое кафе у часовой башни. Он поздоровался с несколькими студентами на почти безупречном японском и направился к уединенному столику, вдали от шумных компаний. Заказав кофе, он пустился в рассказ о своей карьере, недавнем разводе и прелестях отцовства на расстоянии. В одну из пауз Шульц посмотрел на набежавшие облака, и его лицо помрачнело. Их молчание заполнилось птичьим щебетом и смехом студентов.

– Ивата, мы же не виделись с тех пор… с несчастья. Я только хочу сказать, что мне жаль. Черт, мне так жаль! Я не знаю, что еще сказать.

Шульц опустил свою тяжелую лапу на плечо Ива-ты, который отвел от него взгляд и уставился на солнечные струны, проникавшие сквозь листву камфарного дерева. Под его кроной девушка читала книгу, лениво поводя на ветерке босыми ступнями.

– Не стоит говорить об этом, Дэйв.

Шульц с готовностью закивал:

– Конечно, конечно. Просто я так рад тебя видеть, Кос.

Ивата открыл сумку и положил на стол папку. Дождавшись, когда официантка поставит кофе на стол, он открыл ее. Шульц вытаращился на него:

– Только не говори, что снова работаешь.

– Мне нужна твоя помощь.

– Почему мне не верится, что ты притащился сюда только из дружеских побуждений?

– Потому что ты слишком умен.

Улыбка Шульца померкла.

– Нет, серьезно, ты уверен, что готов? Может, тебе стоило немного подождать…

Ивата поднес к глазам друга снимок и понял, насколько черное солнце поглотило все мысли Дэвида.

– Сукин ты сын.

Ивата ухмыльнулся. На снимке солнце казалось особенно черным на белом фоне.

– Чем оно нарисовано?

– Углем. Убийца заставил жертву нарисовать это пальцем, а потом вырвал его сердце. У меня с собой есть другие фотографии.

Шульц вздохнул и посмотрел в небо, уже иссиня-багровое.

– Что ты хочешь узнать?

– Первое: это символ или знак? Второе: что он означает?

Шульц закатил глаза:

– Кос! Я спец по семиотике, а не Эркюль Пуаро, мать его.

– Я из кожи вон лез, чтобы меня сюда послали. Не могу я вернуться с пустыми руками, Дэйв.

– Твои проблемы. – Он снова вгляделся в снимок и, качнув головой, сдался: – Ну хорошо.

– Ты отличный парень, Дэвид.

– Я бы назвал тебя бездушной сволочью, но таков ваш национальный характер.

Ивата и Дэвид Шульц сидели на скамейке в окружении красно-зеленых холмов. Где-то внизу мерцал огнями Киото, словно намеревался согреть своим светом округу.

Городские огни, как прекрасны они.

– Местечко класс, – сказал Ивата.

– Я прихожу сюда, когда мне нужно проветрить голову.

– Ну и как, помогает?

– Да, иногда.

– Лучше «Питтсбурга»?

Дэвид расхохотался.

– Слушай, ты читал Дзюнъитиро Танидзаки?

Ивата кивнул.

– Эми дала мне его книгу. Там есть одна строчка, которая не идет у меня из головы: «Красота заключена не в предметах, но в игре тени и света, созданных ими».

– «Похвала тени», – сказал Ивата.

– Она вертится у меня в мозгу, не знаю почему.

– Я понимаю, о чем ты.

Шульц устало улыбнулся и протянул руку:

– Тогда валяй. Показывай свои сраные фотографии.

Ивата снова открыл сумку и передал другу папку со снимками. Шульц медленно перебирал их; его лицо лишь слегка подрагивало. Теперь он осмотрел изображение солнца со всех ракурсов, а также оценил его положение относительно изуродованного тела Цунемасы Канесиро. Наконец он снова вложил их в папку и опасливо отдал Ивате.

– Как ты можешь привыкнуть к таким вещам?

– Я просто скольжу по ним взглядом.

– Но, Кос, – он указал на стопку кошмарных снимков, – ты уверен, что готов этим заниматься? Ведь у тебя самого случилось…

Ивата выставил вперед ладонь:

– Дэйв, прошу тебя. Не надо.

Шульц кивнул:

– Ладно… Ладно.

– Спасибо.

– Ты спросил, символ это или знак. Я думаю, что символ. – Он показал на предупреждающий знак у самого края скалы. – Видишь ли, знак указывает: «стой», «иди», «езжай» – и так далее. А символ, напротив, представляет некую идею, процесс или физическую сущность. Здесь главное слово – представляет . Символ представляет нечто иное, нечто за пределами видимого, тогда как знак означает то, что означает. Христианский крест означает не мертвеца на кресте, он означает жертвенность, веру, надежду и так далее – иными словами, религию. Знак решает за тебя, а символ предлагает тебе подумать – абстрактное против конкретного, я бы сказал.

– Значит, ты не думаешь, что черное солнце дает прямой приказ или предупреждение?

– Я могу лишь догадываться, но не думаю, что убийства как таковые что-то означают. Каков бы ни был замысел убийцы, мне не кажется, что убийство семьи было его конечной целью. Символ может означать, что убийства – это лишь начало. Исходная точка чего-то другого.

– Говоришь, убийства… каким-то образом подчинены черному солнцу?

– Кос, я думаю, они принадлежат ему. Скорее всего, убийца тоже. Кто его знает, дружище. Реальность – для выживания, но фантазия – для жизни.

Сумерки давно растворились; теперь друзей окружала холодная ночь, над головами повис серп луны.

– Ты спросил, что оно означает. А это вопрос на миллион долларов, понимаешь? – фыркнул Шульц. – Черт возьми, да это все равно, что спросить математика о значении нуля. Хочешь, чтобы я начал от печки?