Анатолий Безуглов - За строкой приговора

- Ну как откуда? Он же справку предъявил.

- Какую справку?

- Справку из колонии.

- И в ней было написано, что он вор?

- Нет, конечно. Но ведь наказание он отбывал за воровство. Разве не так?

- Так. Но в справке было сказано, что он освобожден на основании Указа Президиума Верховного Совета СССР.

- Да.

- Значит, Президиум пришел к выводу, что он уже не вор, что он больше не нуждается в изоляции от общества, что он может работать, как все советские люди. Вы, что же, решили поправить Президиум и лишить Сысоева права на труд?

- Зачем же так? Просто ему не обязательно работать именно у нас.

- А где ему работать?

- Ну, мало ли других мест!

- Например?

- Сразу мне ответить трудно, но...

Степанова обратилась к заседателям:

- У вас, товарищи, будут вопросы к свидетелю?

Молодая женщина, учительница средней школы Блинова, отрицательно покачала головой.

- Если разрешите, один вопросик, - сказал другой заседатель, мастер железнодорожного депо Гуляев.

- Пожалуйста, Всеволод Феоктистович.

- Один вопросик, - повторил Гуляев. - Скажите, свидетель, вы знаете Александра Павловича Бычихина?

- Бычихина? Директора комбината?

- Вот-вот, его самого.

- Как же я могу не знать директора комбината! Конечно, знаю.

- А кем он был раньше, до директорства, знаете?

- Вначале плотником...

- Ну, ну, - подбодрил Матвеева Гуляев.

- Потом мастером, заместителем начальника цеха...

- А до работы на комбинате?

- Представления не имею. Он уже здесь двадцать пять лет работает.

- Значит, не знаете?

- Не знаю. Да и какое это имеет отношение к делу?

- Прямое отношение, уважаемый товарищ, самое прямое. Ведь Бычихин-то до комбината был воспитанником детской колонии. Слышали про Макаренко? Вот у него Бычихин и числился. В трудновоспитуемых числился. Так-то. А еще раньше Саша Бычихин беспризорничал, воровством промышлял. Вот как. Но повезло ему. Если бы вы двадцать пять лет назад в кадрах работали, плохо бы пришлось Саше Бычихину! Так-то.

По залу прошел гул. Сдерживая улыбку, Анна Ивановна спросила у Гуляева:

- Еще вопросы будут к свидетелю?

- Да хватит, наверное.

Матвеев растерянно смотрел на Гуляева, потом сбивчиво заговорил:

- Вы только не думайте, что я действовал по своей инициативе. Я-то как раз хотел зачислить Сысоева. Он на меня произвел хорошее впечатление. Но у нас в свое время произошел неприятный случай с одним... - Матвеев замялся, подбирая слова, - случай с одним бывшим вором. Начальник цеха и отсоветовал. И, как видите, в данном конкретном случае мы не ошиблись: Сысоев не оправдал, так сказать, доверия.

- Не без твоей помощи! - громко сказал кто-то в зале.

- Тише, товарищи! - подняла руку Анна Ивановна. - Надо уважать суд.

Сысоев все время судебного следствия безучастно смотрел в окно, почти не прислушиваясь к происходящему. Словно откуда-то издалека донесся до него голос адвоката, просившего суд о снисхождении...

Наконец он очнулся, поискал глазами мать. Вот она сидит в шестом ряду вместе с Николаем Ахметовичем. Слушает, боясь проронить хоть слово. Маленькая, сгорбленная, в белом платке. В том самом платке, который он ей привез. Доживет ли она до его возвращения? Да и вернется ли он?

Почувствовал, как дрогнули губы. Пониже наклонил голову. Неужто жизнь навсегда сломана? Как в той песне поется: "Погиб я, мальчишка, погиб навсегда..."

Погиб навсегда. Эта мысль, ставшая за последние дни привычной, внезапно пронзила все его существо. Неужто все кончено?

- Подсудимый, вам предоставляется последнее слово.

Тяжело встал. Комок в горле.

- Я... я отказываюсь от последнего слова.

- Хорошо. Садитесь. Суд удаляется на совещание для вынесения приговора по делу.

В зале сразу же заговорили, зашаркали ногами, заскрипели отодвигаемыми скамейками.

К Сысоеву подошел Нуриманов.

- Здравствуй, Володя. Вот как встретиться привелось...

- Ничего, Николай Ахметович, живы будем - не помрем.

Даже улыбнулся. А потом внутри что-то оборвалось. Закричал:

- Оставьте меня! Оставьте!

Упал грудью на барьер, под рубашкой волнами заходили лопатки.

- Граждане, прошу отойти от подсудимого, - сказал конвойный милиционер, отодвигая любопытных.

* * *

- Ну, какие будут мнения? - спросила Степанова.

- Мнения... - заерзал Гуляев. - Ну какие тут мнения? Тут, Анна Ивановна, не столько мнения, сколько сомнения...

- Сомнения - тоже неплохо. Поговорим о сомнениях.

- Ну, прежде всего частное определение в адрес комбината выносить надо. Эти деятели, Матвеев и Коспянский, наломали дров. Как, Клавдия Тимофеевна? Согласна?

- Согласна.

- Если разобраться, они парня на преступление толкнули. Покрутился, повертелся - работы нет. Ну и того...

- Да, отказ в приеме на работу, безусловно, сыграл крайне отрицательную роль, - поддержала Гуляева Блинова. - Как вы считаете относительно частного определения, Анна Ивановна?

- Я - "за". Частное определение вынесем. Случай, по-видимому, у них не первый, а вопрос трудоустройства амнистированных - государственный вопрос. Это ясно. А как с Сысоевым решим?

Наступило молчание, которое прервал Гуляев.

- Какое наказание по закону за повторную кражу?

Вместо ответа Анна Ивановна протянула ему Уголовный кодекс.

- Мда, - крякнул Гуляев, - строгонько!

- Строго, но справедливо. Рецидив.

- Рецидив-то рецидивом, - сказал Гуляев, - но как хочешь, Анна Ивановна, а у меня рука не поднимется ему такой приговор подписать.

- А на какой приговор рука поднимется?

- На оправдательный! - Гуляев рубанул перед собой воздух ладонью.

- Оправдать?

- А что?

- Но ведь он украл.

- Украсть-то украл, но обстоятельства... - уже менее уверенно сказал Гуляев.

- Обстоятельства, конечно, серьезные, - согласилась Анна Ивановна. Очень серьезные. Пожалуй, при таких обстоятельствах и вы, Всеволод Феоктистович, чего доброго, могли бы кражу совершить.

- Я?! - возмутился Гуляев. - Я, рабочий человек, чтобы крал? Да я лучше с голоду подохну, а чужого не возьму.

- Значит, не украли бы ни при каких обстоятельствах?

- Конечно ж, о чем речь!

- А он украл...

- Гм.

- Следовательно, обстоятельства не могут служить для него полным оправданием. Кража остается кражой. Верно?

- Ишь как повернула... Ну, верно, - неохотно согласился Гуляев. - Все верно, и все неверно. Вон как. Не могу я на свою рабочую совесть такого приговора брать...

- А теперь послушаем Клавдию Тимофеевну.

- Не знаю, что и сказать, - смутилась та. - На меня очень сильное впечатление произвели материалы дела. Особенно письмо Сысоева к матери. Мне кажется, нет, я уверена, что он не хотел больше вести воровскую жизнь, что это преступление - какая-то нелепость. Сысоев - это человек с еще не установившимся характером. Он вернулся полный лучших намерений, хотел покончить со старым и наткнулся на перестраховщиков. А тут дружок, по-видимому, стал нашептывать, что у вора только одна дорожка, что честные люди бывшего вора в свое общество не возьмут. Знаете, как это бывает. И преступление-то он, по-моему, совершил с отчаянья. "Не верите, что я исправился? Нате вам. Смотрите на меня как на вора - пусть я и буду вором..."