Анна Малышева - Тамбур

— Кому? Кто убит? Он знал его, этот Даня?

— Знал, брал у него уроки. — Голубкин с наслаждением ел. Кровавая тема аппетита у него не отбивала.

Он ел иногда и на месте преступления, ожидая окончания видеосъемки — часто таскал в карманах пирожки.

Особенно ему нравились с картошкой. — Уроки итальянского, между прочим.

«Скверно, — женщина опустила глаза, предоставив собеседнику доедать пиццу. — Данте, итальянский. Убит сосед по тамбуру. Это он. И я сама слышала, что говорю с ненормальным человеком, что у него истерика, что-то в самом деле случилось. В таких вещах я не промахиваюсь. Что ж… Парня ждет больница, потом — судмедэкспертиза, а дальше… Если докажут, что он это сделал в состоянии аффекта, засадят лечиться, в особых условиях… Не докажут — пошлют отсиживать. И еще неизвестно, что хуже».

В кафе было уже довольно шумно — набежал народ, послышались громкие разговоры, в воздухе повис сигаретный дым. Голубкин доел пиццу и с каким-то виноватым видом отодвинул тарелку:

— Вы уж извините, — сказал он, смущенно улыбнувшись. — Я, в самом деле, столько ем!

— Ничего. Хорошему человеку все на пользу.

— Моя жена так не думает, — оживился он. — Все время упрекает, пытается посадить на диету. Дома я сдерживаюсь, потому что это ее раздражает, а как выйду — куплю пакет пирожков… Один раз даже в подъезде ел.

Это нормально?

Галина только глаза прикрыла. Сколько раз люди, начинавшие с нею общаться, в конце концов пытались взять у нее бесплатную консультацию в связи со своими проблемами! У кого их нет? Известная история — видят милиционера — говорят о том, что у них в подъезде наркоманы живут. Видят терапевта — жалуются на хронический бронхит. Ну а уж юристам и психологам вообще весело! И в конце концов у человека начинает возникать ощущение, что все его воспринимают только как представителя профессии.

— Это ненормально, — сказала она, поднимая припухшие после бессонной ночи веки. — Не ешьте тайком. Ешьте при жене.

— Да если она…

— Все равно, ешьте при ней, — женщина чувствовала, что и ей самой нужна помощь. Она невыносимо устала. Однако, если к Юлии обращались за советом, она моментально становилась Галиной и отказать никому не могла. — У вас здоровый мужской аппетит. Тяжелая работа. Вы должны есть больше, чем она. А если будете прятаться по умам с пирожками, наживете булимию Будете есть и стыдиться, есть и стыдиться. Пока не раздуетесь, как шар.

Голубкин испуганно оглядел свои пустые тарелки со следами кетчупа:

— Я бы рад не есть столько… Но все время голодный.

— Это может быть и ложное чувство голода. Человек иногда хочет есть, когда ему чего-то не хватает. Он просто подменяет понятия…

У нее уже язык не ворочался. Юлия встала:

— Простите, но я поехала домой. Если будет нужно — звоните, свой телефон я вам дала. А насчет проблем с аппетитом — это нужно к специалисту. Хотите, свяжу?

— Я подумаю. — Голубкин привстал. — Я бы подвез, но у меня встреча.

— Да не стоит беспокоиться. Метро рядом.

Они пожали друг другу руки, и женщина быстро вышла из кафе, которое успело ей окончательно опротиветь.

Голубкин подумал минуту, поколебался и пошел к стойке.

— Вот эта пицца, с салями, она у вас вкусная? — спросил он барменшу.

— У нас все вкусное, — равнодушно ответила та.

— Тогда дайте одну большую. И чай с сахаром.

* * *

Девушка, чей голос он слышал на автоответчике, ждала его в заснеженном сквере, в центре Москвы.

Подъезжая к месту встречи, пробиваясь через пробки и поглядывая на часы, Голубкин вдруг понял, что едет к институту. Но было воскресенье. Чугунные кованые ворота были наглухо заперты. Почему ему назначили именно это место? Тут, на бульваре, где все насквозь продувает ветром, и так неуютно? Он вышел из машины, поежился и сразу увидел Жанну.

— Так это вы?! — Следователь и не скрывал разочарования. Методистка хотя и заинтересовала его в пятницу, но все-таки он ждал чего-то иного.

Жанна быстро подошла. Ее круглое простоватое личико было мокрым — то ли от слез, то ли от снега, который принялся осыпать деревья на бульваре. Она протянула маленькую жесткую ручку, и Голубкин с удивлением ее пожал.

— Я звонила, — отрывисто произнесла девушка. — Я боялась говорить при них…

— Вы имеете в виду преподавателей? — догадался тот.

— Ах, всех! — Девушка мотнула головой, стряхивая снег с непокрытых волос. — Это звери, это осиное гнездо! Вы не представляете, сколько там интриг!

— Погоди-погоди. — Когда Голубкин видел, что свидетель неспокоен и к тому же молод, он обычно по-отечески переходил на «ты». — Ты боялась сотрудников кафедры и студентов тоже?

— Всех! — Девушка достала носовой платок и энергично отерла слезы. — Я уволюсь! Вот увидите — уволюсь, к черту, не хочу, не могу больше!

Голубкину с большим трудом удалось завести ее в свою машину, в тепло. Там он достал термос с чаем (запасы были пополнены в кафе) и пирожок с повидлом (куплено там же). Жанна все съела и выпила с таким видом, будто и не осознавала своих действий. Доедая последний кусок пирожка, она всхлипнула.

— Что, так невкусно? — забеспокоился Голубкин.

— Какой цинизм! — Жанна совершенно по-детски облизала пальцы, испачканные повидлом. — Это просто немыслимо!

— Да о чем ты? — Следователь ласково приобнял ее за плечи. При этом он ощутил, что девушку бьет нервная дрожь," — Что-то случилось?

— Они все радуются! — Та подняла заплаканные глаза. — Они радуются его смерти!

— Кто именно? — Голубкин насторожился. — Конкретно — кто? Жанночка, деточка, не надо…

Та опять принялась всхлипывать, и ему пришлось сильнее сжать ее плечо. Жанна мотала растрепанной головой и твердила, что больше ни одного дня не останется в этом проклятом месте! Пускай у нее нет денег, но деньги ведь еще не все! Она не может видеть эти мерзкие лица, улыбочки, глумливые взгляды, она просто больше так не может!

— И ты совершенно права, — успокаивал ее Голубкин. — Значит, кто-то рад смерти Боровина?

— О-о-о… — выдохнула та и наконец сумела перевести дыхание. Тут она обнаружила руку Голубкина на своем плече и удивленно на него взглянула. Тот убрал руку и откинулся на спинку сиденья. — Они все рады.

— Все?!

— Вы не удивляйтесь, — она вытирала слезы скомканным носовым платком. — Я уже говорила вам, что Алексею Михайловичу завидовали.

— Но зависть, это еще не повод для… — начал было следователь, но девушка, окончательно придя в себя, оборвала его:

— Как не повод?! А Моцарт и Сальери?! Вы хотя бы знаете, что Сальери убил Моцарта только за то, что тот был более талантлив?

Тут Толубкин одновременно вышел из себя и обрадовался. Вышел из себя — потому что ему давно осточертело отношение так называемых интеллектуалов, которые считают всех ментов примитивными агрегатами, способными только отпечатки пальцев снимать да взятки брать. Его либо боялись, либо презирали — а нормального общения никогда не получалось. А обрадовался потому, что сейчас мог поставить на место эту девчонку, которая (он был уверен) не слишком то блещет образованием.