Фридрих Незнанский - Убийство в состоянии аффекта

– Ну что вы ваньку валяете, Климов! А еще смотрящий по камере! У вас под боком душат человека, а вы ничего не слышите? – сыграл начальник в добряка-скептика.

Но Климов остался верен себе.

– Говорю вам, я спал и ничего не слышал и не видел.

Турецкий слушал этот бред одним ухом. Мысли его витали далеко. Когда Климова наконец отпустили, он спросил, закрывая дело:

– Ваш туберкулезник еще и трансвестит, оказывается?

– Да.

– Давно он в этой камере?

– С неделю.

– Как он стал наседкой? Сам предложил или ему предложили?

– Предложили.

– После этого его перевели из общей камеры в восьмую, да?

– Да.

– А зачем?

На этот вопрос начальник охраны вразумительного ответа не дал, а вильнул в сторону. Турецкий закурил.

– Вы тоже можете идти, – отпустил «важняк» начальника охраны. – У вас небось дел по горло.

– А как же! – обрадованно воскликнул отпущенный и исчез.

– А я могу идти? – робко напомнил о себе дежурный.

Турецкий посмотрел на него сонным взглядом.

– Дописали объяснительную?

– Да.

– Дайте.

Он пробежал лист глазами.

– Вы свободны.

Дежурный со вздохом облегчения поднялся со стула и направился к двери.

– А-а, вот что! – словно неожиданно вспомнив о чем-то, воскликнул Турецкий.

Контролер напряженно замер на месте.

– Совершенно вылетело из головы. – Турецкий вытащил из папки лист исписанной бумаги. – Зайдите к начальнику охраны, пусть он подпишет вашу объяснительную.

Контролер, ничего не подозревая, пожал плечами, взял обратно свое заявление и вышел в коридор.

– Следующего вызывать? – зевнув, спросил старший контролер.

– Нет. Снова наседку, – приказал Турецкий.

Пока ходили за туберкулезником, Турецкий что-то быстро писал на листе бумаги.

Без косметики и женской одежды в туберкулезнике трудно было признать транссексуала. Войдя, он робко присел на край стула. Его темные волосы, зализанные со лба назад, отдавали сальным блеском. Кожа лица казалась серой.

В кабинете повисла тишина. Турецкий сидел, углубившись в чтение личного дела вызванного. Прошла минута в молчании, другая… Тихо жужжал в углу вентилятор. Старший контролер тоже молчал, смотрел на арестованного мутным тяжелым взглядом человека, которому хочется спать.

– Как ваше самочувствие? – неожиданно задал вопрос Турецкий, не глядя на туберкулезника.

– Ничего, – ответил тот.

– Надеетесь на смягчающие обстоятельства?

– Что? – вздрогнул вызванный.

Но Турецкий, ничего не объясняя, флегматично листал дело и поглядывал на часы.

– Что он там строчит так долго? Лев Толстой, – хмыкнул он себе под нос. – Полчаса не хватило написать?

Вызванный, услышав слова «важняка», заерзал на стуле. В этот момент дверь распахнулась. В кабинет вошел, размахивая исписанным листом бумаги, дежурный контролер. Увидев туберкулезника, он немного удивился, но довольно бодро обошел его стул, подошел к Турецкому и протянул бумагу с объяснительной.

– Вот.

Турецкий взял лист, посмотрел в него и одобрительно кивнул:

– Спасибо, можете идти.

Контролер улыбнулся, попрощался и вышел за дверь.

Турецкий, все еще держа объяснительную в руке, посмотрел на туберкулезника. Тот побледнел еще сильнее. На лице его выступил пот.

– «Старшему следователю по особо важным делам Генеральной прокуратуры РФ, объяснительная, – косясь в лист, зачитал Турецкий. – Я, Пивоварчик Евгений Сергеевич, контролер СИЗО No 1, чистосердечно признаюсь в том, что под угрозой физической расправы был вынужден оказать содействие заключенному 8 блока временного содержания Пенькову Н. Н. в попытке совершить убийство его сокамерника Коробкова В. Д.»

– Начальник, неправда это, – кисло и криво улыбаясь, промямлил туберкулезник, бледнея.

Старший контролер шевельнул бровями, но не изменился в лице.

– «Для чего, – повысив голос, продолжил „цитирование“ Турецкий, одним глазом посматривая в объяснительную контролера, другим – на арестанта. – Для чего накануне я передал Пенькову моток лески длиной в три метра». Слово «накануне» пишется слитно, – издеваясь, заметил назидательно Турецкий. – Ну что, Пеньков, продолжать? Тут все написано черным по белому, сам можешь посмотреть.

Он издали показал Пенькову исписанный контролером лист бумаги, в котором и близко не было ничего подобного. Всю «цитату» Турецкий придумал сам от начала до конца.

– Падла! – всхлипнул туберкулезник. – Падла, сука вонючая!

Он расплакался по-женски, неожиданно и бурно, вытирая слезы тыльной стороной ладони.

– Хватит выть, морда! – рявкнул на него старший контролер, оживая.

– Давай, Пеньков, пиши все, что знаешь, – посоветовал Турецкий. – Обед пропустишь.

– Я ничего не знаю. Я ничего не делала! – в женском роде отозвался о себе Пеньков.

– Руки покажи! – прикрикнул на него Турецкий.

Старший контролер вскочил, как пес, услышавший команду «фас!». Несчастному туберкулезнику заломили руки, повернули ладонями вверх. На пальцах виднелись свежие красные рубцы и вмятины, оставшиеся от лески.

– Что это, а? – заорал старший контролер. – В общей камере под утюг пойдешь, если не заговоришь!

– Отпустите его, – сказал Турецкий.

Туберкулезника усадили на стул.

– Контролера просто уволят с работы, а на тебя повесят попытку убийства, – устало объяснил «важняк». – Пеньков, тебе это надо?

– Нет, – всхлипнул тот.

– Ты понимаешь, что он тебя сдал первым? Он тебя завалил дерьмом по самые уши. Он тут написал, что действовал по твоей указке и под нажимом твоих сообщников на свободе.

– Падла! – проскулил туберкулезник. – Он мне прохода не давал. Сказал, что наркоту подкинет при шмоне, тогда меня в общак. А там знают, что я сука, наседка. Паханы меня там раз отутюжили, я в санчасти неделю провалялась, а теперь мне кранты! – рыдая, вопил туберкулезник.

– Как ты петлю на Коробкова накинул? – спросил Турецкий.

– Когда он спал. Леску сложила пополам и под голову ему просунула. Потом концы продела в петлю и затянула. Тут старик проснулся, открыл глаза. Я испугалась и затянула петлю со всей силы.

– Ладони обмотал тряпкой, чтобы не порезаться? – вставил Турецкий.

– Да. Но на пальцах все равно остались следы, – пожаловался туберкулезник с кокетством обиженной женщины.

– Контролер в это время где был?

– Он следил через «волчок». Он мне сказал, что сам проследит, как я все исполню. Гад он ползучий, гнида вонючая!

– Ладно, хватит, заткнись, – замахнулся на него старший контролер.

Туберкулезник съежился и умолк.

– Садись и пиши покаянный лист, – предложил Турецкий. – Я не видел объяснительной контролера. Смотри, я ее сейчас порву на твоих глазах.

С громким треском «важняк» порвал бумагу на мелкие кусочки.