Айзек Адамсон - Эскимо с Хоккайдо

Однако трогательную версию о поисках отца я вычеркнул из списка возможных причин, приведших Ёси в притон. Здесь имелась другая приманка, не столь романтическая и вполне общедоступная – стриптизерши.

Ёси строго соблюдал рок-н-рольный кодекс, а потому должен был встречаться с актрисой, фотомоделью или стриптизершей. Вернее, танцовщицей. Ныне всякий специалист по этикету зовется гуру, глава каждой компании – провидец, веб-дизайнеры сделались художниками, а составители рекламы – писателями. Так что и стриптизерша вправе именовать себя танцовщицей.

Я попивал скотч, наблюдая, как женщина на сцене принимает неестественные позы во вспышках прожекторов, которые тщетно пытались поспеть за осовремененным перепевом «Я выживу» [55]Глории Гейнор. Ничего принципиально нового в песне не появилось: убрали клавишные, ускорили ритм, добавили техно-того и драм-н-бассового сего. Нетронутым выжил только вокал, и это, надо полагать, доказывало, что Глория была права.

Сначала я наблюдал за стриптизершей, потом – за мужчинами, которые наблюдали за ней. Они смотрели на нее очень пристально, желваки так и ходили, мужчины с усилием втягивали в себя сигаретный дым, словно какой-то рекорд побить пытались. Здесь не орали, не хлопали в ладоши, как в американском стрип-клубе. Если эти ребята и радовались, они скрывали это очень тщательно.

Мне представились разрозненные картинки жизни этой девушки вне стрип-бара. Маленькая пепельница переполнена окурками, заляпанными помадой. Маленькая доска для глаженья. Модный журнал раскрыт на недочитанной статье о путешествии по Бразилии. Груды серого нестиранного белья. Орет телевизор – скучная дневная передача.

Не такие образы старалась она вызвать в фантазиях зрителей.

Я попробовал одеть ее консьержкой или студенткой из Хонго [56]. Или стоматологом. Ничего не помогало. Странное дело: замечаешь на улице симпатичную незнакомку и тут же мысленно пытаешься ее раздеть. А когда незнакомку предъявляют в голом виде, воображение сразу пытается прикрыть наготу. Наверное, есть в этом некий дзэн, но он беспрепятственно проплыл мимо меня.

Музыка с грохотом завершилась, женщина стала кланяться в пояс, следя за тем, чтобы обе половины аудитории получили одинаково выгодный ракурс. Затем маленькими шажками, забавно покачивая ягодицами, сошла со сцены. Бурные аплодисменты и бесконечно краткая пауза.

Я уже недоумевал, зачем пришел сюда, но тут официантка высмотрела меня в углу и направилась прямиком к моему столику. Прикрыв рукой стакан, я покачал головой, но официантку не спугнул.

Она подошла вплотную и сообщила:

– Вас хочет видеть Калико.

Мне это имя ничего не говорило.

– За сценой. Сказала привести вас. – Официантка начинала сердиться, уперла одну руку в бок, другой держа поднос с напитками.

– Калико? – переспросил я, надеясь, что звучание заведет память с толкача.

Девушка испуганно, по-птичьи, оглянулась, наклонилась ближе к моему уху и настойчиво прошептала:

– Ка-ли-ко.

Это не помогло, и тогда она прибавила со вздохом:

– Ольга.

– Сольшаер?

Она закивала и вновь повторила фамилию, исказив ее до неузнаваемости.

Я одним глотком прикончил скотч и заказал второй, не успев сглотнуть кисловатый вкус первого. Перед встречей с Ольгой Сольшаер необходимо подкрепиться.

– Билли! Мать твою, как ты прознать, что я тут! Хорошо, что прийти! Садись, жопа! – завизжала она, обхватив меня обеими руками, так что я чуть не задохнулся, уткнувшись носом в розовое боа из перьев. Ошибки в японском и кошмарный шведский акцент никуда не делись, но со времени нашей последней встречи Ольга обзавелась еще парочкой ругательств.

Трогательная сцена свидания старых друзей разыгрывалась на глазах у женщины, которая скромно сидела на стуле позади Ольги. Та самая стриптизерша, которую я только что видел на сцене. Она курила сигарету, все еще голая, если не считать неуместно скромные синие панталоны – из «Секрета Виктории», отдела для бабушек.

В гримерной имелось только зеркало, туалетный столик и стул в брызгах краски. Шкаф с костюмами – пестрая смесь кожи, блесток, псевдошкур различных животных – занимал четверть полезного пространства.

Схватив меня за руку, Ольга сделала два шага и вытащила меня на середину комнаты, торжественно захлопнув за нами дверь. В воздухе явственно ощущался свойственный только ей аромат, густая смесь алкогольных паров и гниющих цветов апельсина. Во мне всколыхнулись воспоминания.

– Билли, это Таби, – представила нас Ольга. – Таби – Билли. – Я кивнул стриптизерше, и она кивнула в ответ, выпустив струю дыма. – Это не настоящее имя, а кошачье. – пояснила Ольга. – Скажи Таби, как тебе понравиться танец.

– Неплохо, – пробормотал я, но это прозвучало так глупо, что я поспешил добавить: – Вы сами выбирали музыку?

– Некоторые выбирают, – ответила Таби. – Я не выбираю. Мне все равно.

– Вот почему впечатление всмятку, – попрекнула ее Ольга. Таби только закатила глаза и сделала очередную затяжку. – Скажи, Билли, – снова принялась за меня Ольга, – когда ты смотреть ее выступление, какое дерьмо тебе лезть в голова?

Ольга обожает ставить людей в неловкое положение. Не мог же я сказать, что при виде обнаженной Таби мне представлялись гладильные доски и орущий телевизор.

– Сложная штучка, – увернулся я от прямого ответа. – Надо переварить.

– Ха! – громыхнула Ольга, оборачиваясь к Таби. – Публика иметь несварение, нахуй, потому что твое танцевание не иметь сюжетное единство.

Таби, поморщившись, стряхнула пепел в симпатичную маленькую пепельницу – примерно такую, какая мне и привиделась.

– По-моему, с сюжетным единством у нее все в порядке, – вступился я.

– Билли, отвали, – фыркнула Ольга. – Для Таби ты – старый хрен.

Я не обижался. В таких местах быстро обрастаешь подобной лексикой. Занимательно, что в большинстве случаев Ольга даже не понимала, что за брань слетает у нее с языка. На моих глазах она самым любезным тоном именовала продавщиц на Гиндзе «суками», подразумевая нечто ласковое, вроде «лапочки» или «дорогуши».

Таби все это надоело. Она бросила еще дымившийся окурок в пепельницу и поднялась. Я хотел уступить дорогу, но все же соприкоснулся с ее обнаженным телом, когда она протискивалась к дверям.

– Приятно было познакомиться, – сказала она и вышла из гримерной – все еще голая, в одних небесно-голубых штанишках. Дверь закрылась. Не суждено мне воплотить свою мечту и полюбоваться стриптизершей в обычном костюме!

Я сел на освобожденный Таби стул и, изрядно отхлебнув скотча, поставил стакан на туалетный столик среди нагромождения различных притираний.

Ольга с лукавой улыбкой наблюдала за мной. В уголках глаз появились первые морщины. Годами Ольга вела дорогостоящую войну с возрастом. Поле битвы все время менялось: если под глазами появлялись мешки, Ольга наносила ответный удар с помощью липосакции ягодиц. Когда обвисала грудь, она отбеливала зубы. Наверное, она сознавала неизбежность окончательного поражения, но это ее не смущало. Она билась за свою молодость, как Фидель Кастро – за революцию. Я восхищался ее упорством.