Айзек Адамсон - Эскимо с Хоккайдо

Как пообщаешься с рок-звездами и людьми из рок-индустрии, забудешь, что такое музыка. Я уже начал забывать, какое чудо происходит, когда луч касается поверхности диска и внезапно озаряет целый внутренний мир. Забыл, что для подростков определенного возраста, которые еще не вовсе лишились нормальных чувств, даже самая тупая попса открывает вселенную неисповедимых истин, звуковой пейзаж, в котором они находят себе место, наконец-то обретают чувство принадлежности. Я забыл даже, что музыка – это фон самых лучших и самых страшных моментов их жизни, что для некоторых подростков это чуть ли не единственный друг, что музыка гораздо авторитетнее родителей, учителей, наставников, а может быть – но это лишь «может быть», – авторитетнее даже моих статей и советов в «Молодежи Азии».

Но сколько бы я ни напоминал себе об этом, итог жизни Ёси по-прежнему казался мне безжизненной грудой чепухи, затянувшимся анекдотом без ударной реплики. Я оставил побитые диски на тумбочке, выключил свет и покинул номер отеля «Рояль».

Я успел выписаться и попрощаться, и тут заметил в холле Сзцуко. Мебели было достаточно, однако Сэцуко устроилась на полу, притулившись к большой колонне и поджав колени к груди. Серый свитер не вполне подходил к клетчатой юбке. Впрочем, вообще было бы сложно попасть этой юбке в тон. Сегодня девушка не стала укладывать волосы, и они с диким торжеством вырвались на волю, каждая прядь на свой лад праздновала освобождение.

Я подошел и остановился перед Сэцуко, позволив ей насладиться зрелищем моих ботинок. Наконец она подняла голову.

Глаза ее были обведены темными кругами, слезы размыли борозды в макияже. Трудно угадать, чем была вызвана эта буря – эмоции налетели, сотрясли и исчезли, оставив лишь разводы косметики на заурядном лице. Я постарался улыбнуться самой бодрой улыбкой и заговорить самым что ни на есть бодрым голосом:

– Мрачноватая у вас нынче аура!

– Извините, – прошептала Сэцуко.

Одна из служащих отеля в этот момент прошла мимо, чересчур близко к нам. Я перехватил ее взгляд, и она, потупившись, поспешила прочь исполнять то вымышленное поручение, которое придумала, чтобы получше нас рассмотреть. Хотелось мне предупредить девушку – мол, рановато она превращается в любопытную старуху, – но ведь и любопытные старухи с чего-то начинали.

– Спокойнее, – посоветовал я. – Вы – не первая девушка, удравшая от меня в ресторане.

– Не надо обращаться со мной как с ребенком, – сказала Сэцуко. Без гнева, без вызова. Таким же тоном она могла бы сказать: «Вероятность осадков на сегодня – сорок процентов», или: «Осака – промышленный центр Японии».

– Хорошо, – сказал я. – Но тогда не сидите на полу, как ребенок.

Она убрала с лица прядь волос. Секунду прядь подержалась на новом месте, а потом снова упала на глаза.

– Вы уезжаете насовсем?

– Нет. Временно выписываюсь.

– Не шутите со мной. Пожалуйста.

Она впервые отвела глаза, даже повернула голову, посмотрела в окно, на улицу. Стряхнула невидимую соринку с юбки.

– Пока вы не уехали, – продолжала она, – я должна кое-что сделать. Мы должны кое-что сделать.

У меня засосало под ложечкой.

– Мы должны пойти в одно место. Вместе. Пожалуйста, поймите. Это даст мне… завершенность.

Она произнесла японизированную версию английского слова. Какой-то урод привез новое слово из-за моря и заразил им весь город, вплоть до скромных офисных служащих. Не успеешь оглянуться, все начнут толковать о моральном компасе, эмоциональном осмыслении и черт знает о чем.

– Завершенность? – повторил я.

Она кивнула.

Множество остроумных реплик защелкало у меня в голове, но чего стоил этот шум против печальной одинокой женщины, оплакивавшей своего деда. Глядя на Сэцуко, я пытался представить себе, как она жила со стариком, какую связь он оборвал, оставив внучку. Представить не удалось, но зато я сообразил, что Сэцуко так и не спросила меня о подробностях смерти старика. Это я первым о них заговорил, упомянув Ёси и загадочное «Общество Феникса». Наверное, этим я ее и расстроил. Девушка пыталась вообразить некий трансцендентный момент, когда свет осиял ее деда и его дух спокойно перешел из этого мира в следующий, перетек из одного сосуда в другой, или чему там учит ее вера, а я пустился рассказывать о заретушированной татуировке и о том, как старик задыхался и не мог сам набрать телефонный номер.

– Ладно, – сказал я, – значит, завершенность.

Она поднялась и неуверенно улыбнулась, а потом схватила меня за руку и потащила через холл, прочь из гостиницы. Навстречу завершенности.

Я попросил швейцара подогнать Ольгин «фольксваген», но Сэцуко предпочла взять такси, поскольку мы ехали в такое место, где парковка не предусмотрена. Что это за место, она сказать не хотела. Таксисту тоже не объяснила, давала инструкции по одной – здесь налево, на светофоре направо, теперь вперед. В паузах она молча смотрела в окно.

– Почему вы уезжаете? – спросила она в какой-то момент.

– Я не уезжаю, – повторил я. – Перебираюсь в другую гостиницу. Слишком много людей знали мой адрес.

– Людей вроде меня?

– Нет, других. Долго рассказывать.

– Вы очень уклончивый тип человека, да?

Я только плечами пожал. Наверное, в какой-то момент она себя уверила, что каждый из нас – какой-то тип человека. Что ни сделай, останешься типом. Спасаешь китов, выбросившихся на побережье острова Яку, делаешь искусственное дыхание прямо в дыхало – значит, ты из тех типов, которые спасают китов.

– Поймите, пожалуйста, – сказала она. – Я хочу вас поблагодарить. Вы помогли мне вступить в контакт с дедом.

– Это как?

Девушка лукаво улыбнулась и погрозила пальчиком. Ее улыбки нервировали меня. Такое впечатление, что в ней сидит несколько человек. То она стесняется, то закатывает истерику в ресторане. Половину реплик начинает с извинений, но при этом ей хватает наглости навязать себя совершенно незнакомому человеку, да к тому же иностранцу. Одевается как все нормальные женщины в этом городе, но верит в ясновидение и блуждающих духов. Интересно, какова ее концепция завершенности.

Я покосился на эту фигуру, казавшуюся пухлой в тесном свитере и нелепой юбке. С виду она способна на расчет и манипулирование людьми не более, чем растение в кадке. Если она затеяла игру, то мне эта игра незнакома. А значит, я, по всей вероятности, проиграю.

Такси все время сворачивало, пролагая себе путь среди одинаковых улочек и переулков. То ли мы уехали за много миль, то ли кружили на одном пятачке. Изредка солнце выглядывало из-за домов, будто в прятки играло. Все время пыталось нас догнать.

Таксист пощелкал радио и нашел моего старого друга, утешительного диджея. Все не так страшно, как кажется, говорил ребятишкам диджей. Если бы Ёси это осознал, он бы и сейчас был с нами, писал прекрасные песни и рубился бы по-прежнему.