Майкл Коннелли - Тьма чернее ночи

– Да, верно, – сказал Босх, вспоминая ту историю. – Она вернулась.

Он заметил, что телевизионных камер нет – никакой записи не велось. Женщина получила пулю, находясь при исполнении служебных обязанностей, и потом боролась за возвращение на работу. На такое явно не стоило тратить видеопленку.

– С возвращением, – сказал он.

Машина Корасон стояла на втором этаже парковки. Двухместный черный "мерседес".

– Похоже, работа идет очень неплохо, – заметил Босх.

Корасон кивнула:

– По последнему контракту я получила четырехнедельный отпуск. Почти весь уже прошел. Процессы, телевидение и тому подобное. Из вскрытия по этому делу я тоже сделала шоу на "Хоум бокс офис". Эфир через месяц.

– Тереза, не успеем мы оглянуться, ты станешь мировой знаменитостью.

Она улыбнулась и, подойдя ближе, поправила ему галстук.

– Я знаю, что ты об этом думаешь, Гарри. Все в порядке.

– Что я об этом думаю, значения не имеет. Ты счастлива?

Она кивнула:

– Очень.

– Тогда я рад за тебя. Мне лучше вернуться. Увидимся, Тереза.

Внезапно она приподнялась на цыпочки и поцеловала его в щеку. Сколько лет прошло с их последнего поцелуя?

– Надеюсь, ты прорвешься, Гарри.

– Я тоже надеюсь.

Босх вышел из лифта в коридор и направился к залу. У дверей в зал стояла очередь: люди ждали, не освободится ли место среди зрителей. Несколько репортеров бродили возле открытой двери в пресс-центр, но все остальные были на местах, наблюдая за процессом.

– Детектив Босх?

Босх обернулся. В нише с телефоном-автоматом стоял Джек Макэвой, репортер, с которым он познакомился накануне. Босх остановился.

– Я видел, как вы выходили, и надеялся перехватить вас.

– Мне надо вернуться.

– Знаю. Я только хотел вам сказать, что мне очень важно поговорить с вами кое о чем. Чем раньше, тем лучше.

– О чем это вы? Что такого важного?

– Ну, вообще-то о вас.

Макэвой вышел из ниши и подошел к Босху, чтобы можно было говорить тише.

– Обо мне?

– Вы знаете, что находитесь под следствием?

Босх посмотрел в коридор, ведущий к залу суда, потом снова на Макэвоя. Репортер медленно поднимал блокнот и ручку. Он был готов писать.

– Погодите минуту. – Босх положил руку на блокнот. – О чем это вы? Какое следствие?

– Эдвард Ганн, помните такого? Он умер, и они подозревают вас.

Босх уставился на него, слегка приоткрыв рот.

– Я тут подумал, не захотите ли вы прокомментировать это. Ну, знаете, защититься. Я буду писать статью для выпуска на следующей неделе и хотел, чтобы у вас была возможность высказать...

– Нет, никаких комментариев. Мне надо идти.

Босх повернулся и прошел несколько шагов по коридору к двери в зал, однако потом остановился. Вернулся к Макэвою. Тот писал в блокноте.

– Что вы пишите? Я ничего не сказал.

– Знаю. Это я и пишу.

Макэвой оторвался от блокнота и посмотрел на него.

– Вы сказали, на следующей неделе, – сказал Босх. – Когда ваша газета выходит?

– "Нью таймс" выходит каждый четверг по утрам.

– Когда крайний срок, если я решу поговорить с вами?

– В среду днем. Но это будет в самый край. Я смогу разве что втиснуть несколько цитат. Лучше поговорить сейчас.

– Кто вам это сказал? Кто ваш источник?

Макэвой покачал головой:

– Я не могу обсуждать с вами источник. Я хочу поговорить об этом заявлении. Вы убили Эдварда Ганна? Считаете ли вы себя неким "ангелом мщения"? Они так считают.

Босх долго и внимательно рассматривал репортера, потом заговорил:

– Не цитируйте этого, но идите-ка вы на... Понимаете, что я хочу сказать? Не знаю, блеф вся эта чушь или нет, но позвольте дать вам совет. Вам лучше, черт побери, удостовериться, что вы все правильно поняли, прежде чем публиковать хоть что-то в вашей газете. Хороший следователь всегда знает мотивы своих источников – это называется "иметь чушеметр". Лучше бы вашему работать хорошо.

Он повернулся и быстро зашел в зал суда.

Лэнгуайзер как раз покончила со специалистом по волосам, когда Босх вернулся в зал. И снова Фауккс отложил право повторно вызвать свидетеля до защитной фазы.

Пока свидетель проходил через ворота позади трибуны для юристов, Босх скользнул мимо него и сел на свое место за столом обвинения. Он ничего не сказал ни Лэнгуайзер, ни Крецлеру, даже не взглянул на них. Сложил руки и уставился на лежащий на столе блокнот. И тут же понял, что сидит в такой же позе, как Дэвид Стори у стола защиты. Поза виновного. Босх быстро опустил руки на колени и поднял голову, глядя на герб штата Калифорния на стене над скамьей судьи.

Лэнгуайзер вызвала следующего свидетеля – специалиста по отпечаткам пальцев. Тот отделался быстро, просто подтвердив показания Босха. Никаких возражений от Фауккса не последовало. За техником на свидетельскую трибуну вышел патрульный, первым отозвавшийся на звонок соседки Кременц, а за ним – сержант, приехавший следом.

Босх почти не слушал. В их показаниях не было ничего нового, и мысли его устремились совсем в другом направлении. К Макэвою и статье, над которой тот работает. Он знал, что должен все рассказать Лэнгуайзер и Крецлеру, но хотел сначала все обдумать. И решил отложить разговор до конца выходных.

Соседка жертвы, Джейн Джилли, была первой из свидетелей, кто не имел отношения к полиции. Она сдерживала слезы и была искренна в показаниях, подтвердив подробности расследования, уже упомянутые Босхом, но также добавив личную информацию. Она рассказала, как возбуждена была Джоди Кременц при мысли о свидании с главным плейбоем Голливуда и как они обе провели день перед свиданием, делая маникюр, педикюр и укладку.

– Она заплатила за меня, – сказала Джилли. – Это было так мило.

Ее показания придали что-то очень человеческое тому, что до сих пор являлось почти анализом профессионалами сил правопорядка.

Когда Лэнгуайзер закончила допрос Джилли, Фауккс наконец нарушил заведенный им порядок и объявил, что у него есть несколько вопросов к свидетелю. Он поднялся на трибуну без всяких заметок. Сжал руки за спиной и слегка наклонился к микрофону:

– Итак, мисс Джилли, ваша соседка была привлекательной молодой женщиной, не так ли?

– Да, она была красивой.

– И она пользовалась популярностью? Другими словами, встречалась ли она с другими людьми?

Джилли нерешительно кивнула:

– Да, бывало.

– Как часто?

– Трудно сказать. Я не была ее личным секретарем, и у меня есть парень.

– Понимаю. Возьмем, скажем, десять недель перед ее смертью. Сколько раз за эти десять недель, по-вашему, Джоди не ходила на свидание?

Лэнгуайзер встала, чтобы выразить протест:

– Ваша честь, это нелепо. Это не имеет никакого отношения к ночи с двенадцатого на тринадцатое октября.